Нельзя сказать, что я уже ожила. Скорее я была младенцем, наполовину покинувшим утробу, но еще бездыханным, беззвучным, неподвижным. Я ждала шлепка по спине, который придаст мне сил и целеустремленности.

– Поторапливайтесь! Поторапливайтесь! Живее! – командовал много лет назад помощник по вооружению, стоя подле моих открытых воздушных шлюзов. Солнце раскалило мой металл, а члены экипажа сновали взад-вперед в грузовичках на резиновом ходу, перевозя космическую взрывчатку – тетрон. – Нам надо на войну успеть! – вещал помощник.

Люди спешили.

Одновременно с возней в моем грузовом отсеке происходило некое странное действо, именуемое присвоением названия кораблю. Мэр какого-то города разбил бутылку пенистого напитка о мою носовую часть. Репортеры пощелкали фотоаппаратами, и небольшая толпа всплеснула руками, помахала ими немного и опустила, словно осознав, что в общем-то глупо портить хорошее шампанское.

Вот тогда-то я и увидела в первый раз капитана, храни его Металл. Он бежал по полю. Владыка моей Судьбы, Властелин моей Души. Он понравился мне с первого взгляда – невысокий ростом, выкроенный из жесткой морщинистой коричневой кожи, в которую врезаны зеленые очи, несокрушимые, как алмазы. Всякий, кто бы его ослушался, рисковал увидеть оскал его неровных зубов сквозь ротовую щель. Громыхая ботинками, он ворвался в воздушный шлюз, и я поняла: вот он, мой господин! Об этом говорили и жестковатые костяшки пальцев, кисти рук, манера сжимать кулаки и уверенные, отрывистые команды:

– Шевелись! – велел он. – Гоните мэра к чертям собачьим! Очистить стартовую площадку! Герметизировать шлюзы, запереть люки и сваливаем отсюда!

Да, он полюбился мне. Его звали Агнц, как это ни иронично звучит для человека, не имеющего ничего общего с агнцем. Голос капитана Агнца гулко раздавался в моих недрах, и мне нравились его стальные нотки. Не голос, а бронзовый кастет в шелковой оболочке. Текучий, как вода, обжигающий, как кислота.

Меня плотно закупорили. Выдворили мэра вместе с его разбитой вдребезги бутылкой из-под шампанского, которая теперь казалась ребячеством. По всей базе завыли сирены. Экипаж – все двадцать семь душ – работал в моем пищеварительном тракте.

Капитан Агнц крикнул.

Шлепок по спине заставил меня сделать первый вздох, издать первый звук, прийти в первый раз в движение. Агнц стал первотолчком моей жизни.

Я изрыгнула шлейф огня, пыли и воздуха. Застегнутый на молнию по самый острый подбородок, капитан заулюлюкал, уютно устроившись в противоперегрузочном гамаке. Обливаясь потом, команда раскачивалась, подвешенная в своих гамаках. И тут я перестала быть просто металлом на солнцепеке. Я превратилась в певчую птицу чудовищных размеров. Может, кому-то моя песнь показалась бы неистовым грохотом, но для меня она была пением, громким и долгим.

Впервые я вышла в свет, за пределы ангара и базы.

Увиденное меня поразило.

Мой первый бросок в космос уподобился отрочеству человека тринадцати-восемнадцати лет от роду, когда в одночасье с ног на голову переворачивается его мировоззрение. Жизнь накатила на меня цельным комом. Все, что мне было суждено испытать в жизни, навалилось на меня, минуя младенчество и ученичество, без раскачки. Страдания усиливались. Я испытывала перегрузки и натиск со всех сторон сразу. Я даже не подозревала, что такие ощущения и впечатления возможны. Надежное, понятное земное притяжение вдруг исчезло, и соперничающие гравитации космоса пытались меня одолеть.

Луна, а после нее – тысяча черных метеоров – проносятся мимо в полной тишине. Неописуемые стремнины космоса, тяга к звездам и планетам. А потом, когда мои двигатели отключили, я полетела, как говорится, по инерции, не дыша, не пытаясь пошевелиться.