– Все архивы министерства перерыли по листочкам, и одному богу известно, куда могли деться эти бумажки, о существовании которых никто не знал. В последнее время мне по меньшей мере дважды в день звонил премьер-министр, и теперь я не знаю, доверяет ли он мне вообще. Поиски предприняли и в Школе мостов и дорог, но до вчерашнего утра безрезультатно.

Мегрэ не удержался и спросил, как спрашивают о развязке романа:

– И вчера утром нашли отчет Калама?

– Ну, по крайней мере кажется, что это он.

– Где?

– На чердаке в Школе.

– Нашел кто-то из преподавателей?

– Смотритель. Вчера вечером мне передали визитную карточку некоего Пикмаля, о котором я ни разу не слышал. На ней карандашом было написано: «По поводу отчета Калама». Я тотчас же велел его впустить. Но перед тем первым делом отослал секретаршу, мадемуазель Бланш, которая служит у меня уже двадцать лет. Она тоже родом из Ла-Рош-сюр-Йона и работала у меня, еще когда я был адвокатом. Потом увидите, это имеет значение. Моего начальника канцелярии тоже в тот день не было на месте, и я остался один на один с человеком средних лет, который молча стоял передо мной и сверлил меня застывшим взглядом. В руках он держал запечатанный пакет из серой бумаги.

«Господин Пикмаль?» – спросил я в тревоге, ибо решил, что имею дело с сумасшедшим.

Он кивнул.

«Садитесь, пожалуйста».

«Спасибо, я постою».

В глазах его не читалось никакой симпатии. Он спросил почти грубо:

«Вы министр?»

«Да».

«Я смотритель из Школы мостов и дорог. – Он шагнул вперед, протянул мне пакет и произнес тем же тоном: – Вскройте пакет и дайте мне расписку».

В пакете находился документ объемом около сорока страниц, напечатанный под копирку.

ОТЧЕТ
О СТРОИТЕЛЬСТВЕ ДЕТСКОГО ТУБЕРКУЛЕЗНОГО САНАТОРИЯ
В МЕСТЕ ПОД НАЗВАНИЕМ КЛЕРФОН, ЧТО В ВЕРХНЕЙ САВОЙЕ.

На документе не было личной подписи, но на последней странице на машинке было напечатано имя автора и проставлена дата.

По-прежнему стоя столбом, Пикмаль заявил: «Мне нужна расписка».

Я написал ему расписку от руки. Он ее сложил, сунул в потрепанный портфель и пошел к двери. Я спросил у него:

«Где вы нашли эти бумаги?»

«На чердаке».

«Возможно, вас вызовут для дачи письменных показаний».

«Все знают, где меня найти».

«Вы никому не показывали документ?»

Он посмотрел мне в глаза с явным презрением:

«Никому».

«Имеются ли другие копии?»

«Не знаю».

«Благодарю вас».

Пуан смущенно взглянул на Мегрэ.

– И вот тут я допустил оплошность, – продолжил он. – Думаю, все дело во внешности этого Пикмаля. Я именно таким представлял себе анархиста, который собирается бросить бомбу.

– Сколько ему лет? – переспросил Мегрэ.

– Около сорока пяти. Одет так себе, ни бедно, ни богато. Глаза как у психа или фанатика.

– Вы навели о нем справки?

– Не сразу. Было уже пять часов. У меня в приемной дожидались еще человек пять посетителей, а вечером я должен был председательствовать на торжественном обеде у инженеров. Увидев, что мой визитер ушел, вернулась секретарша, и я сунул пакет к себе в портфель. Конечно, надо было позвонить премьер-министру. Клянусь вам, я не сделал этого только потому, что все еще не был уверен, не сумасшедший ли этот Пикмаль. И не имел никаких доказательств, что документ не фальшивка. Нам почти каждый день приходится иметь дело с неадекватными людьми.

– Нам тоже.

– Тогда вы меня понимаете. Прием у меня заканчивается в семь. Времени оставалось только на то, чтобы зайти домой и переодеться.

– А жене вы рассказали об отчете Калама?

– Нет. Портфель я взял с собой и предупредил ее, что после обеда у инженеров поеду на улицу Пастера. Это обычное дело. Мы не только приезжаем сюда вместе по воскресеньям, чтобы побыть наедине и отведать приготовленного женой обеда. Я часто отправляюсь сюда, когда у меня есть важная работа и мне нужно спокойно подумать.