Лето встретили в полной силе и, как обещали, выступили в поход. Шли единой громадой враз под десятью бунчуками. Тут и медвежья лапа, и волчий хвост, и шкурка хищного хоря. Кочевники – народ дикий, вежества не знают, их колдуны друг с другом не дружатся, и каждый при своём войске состоит. Едет конный отряд – при нём один бунчук. Вместе собираются только перед большим сражением. На конях не трудно и по сторонам разбежаться, и в кучу сойтись. Зато в бою конные чародеи друг друга не прикрывают, отчего часто гибнут. А свои идут пеши, большой громадой, и вся сила у них в единстве. Так люди Катума, взвидев десять бунчуков, на всякий случай отворачивали с пути пешего войска и держались стороной.

Из набольших волшебников дома остался Потокм – он старший, ему из города надолго отходить нельзя. Остался Атя, чтобы сидеть на засеках. Со степью дружба дружбой, а остереганье – остереганьем. Да и не стоит чужим колдунам неприметного мага показывать. Случатся вновь переговоры, Атя и пригодится. Осталась дома дряхлая Гапа с двумя помощницами – детишек беречь. А остальные ворожейки, числом семь, ушли с войском. Война – дело кровавое, лекаркам работы будет много. Из всех колдуний бунчук подняла одна Нашта, умевшая не только боль унимать, но и биться не хуже иного колдуна. Бунчук у неё был простенький, из гладко вычесанной кудели. Те из кочевников, что подурней, такой за силу не считают, им барса подавай.

О том, что косолапые двинулись в поход вместе со своими бабами, среди батыров ходили смешки и охальные рассказы. Но спустя недолгое время сменились они другими сказками.

К пешему войску наученные прошлым опытом степняки приближались только по необходимости. Даже по ковыльной степи пройдёшь не везде, а не зная дороги, не сыщешь и толкового ночлега. Родники и ручьи в голых местах прячутся по низинкам и балкам, мимо можно пройти и не углядеть. И чтобы нужные союзники не сгинули прежде времени, хан Катум отрядил специальные разъезды, показывать дорогу медлительному пешему войску. Пастьбы лесовикам не нужно, у них скота нет, а воду пьют все.

Постепенно конники привыкли к виду десяти бунчуков, стали заговаривать, кто торговый язык знал, шутки шутить:

– Эй, медвежья нога! Зачем с бабой в набег пошёл? Всю силу в дороге растратишь!

«Медвежья нога» – вроде и обидное прозвище, и необидное. Старшие велели не обижаться, вот люди и отшучиваются на репьи степняков:

– Это ты, шестиногий, силу в пути растрясёшь, по полю развеешь, а я подберу…

– Я свою силу для наманских девок берегу, победу праздновать. А то дай мне свою бабу, покувыркаться, потешиться!

Это уже обидно. Степняки болтают, будто лесные жители гостям своих жён на ночь дают. Слыхали звон, да не знают, где он. Говорят, такое водится у совсем дальних народов, что на зиму в спячку впадают. А у людей такого нет. Никто ещё не сообразил, как на обидные слова отвечать, а Нашта вперёд выступила и сказала с усмешкой:

– А то, батыр, и верно, покувыркаемся, потешим себя и добрых людей. Одолеешь меня – твоя буду, не одолеешь – не серчай.

Лук и колчан в траву положила, мисюру скинула, позволив косе струиться вдоль спины. Стащила кожан с железными бляхами, оставшись в сорочке, под которой дразняще вздрагивала упругая грудь.

Степняк радостно осклабился, соскочил с коня, положил оружие, скинул доспехи.

– На поясах бороться будем, – спросила Нашта, – или так, медвежьей ухваткой?

– Зачем пояса? В обнимку слаще… – Мягко ступая, парень двинулся вперёд и тут же грохнулся оземь, сбитый толчком столь быстрым, что глаз не способен был заметить его.