– Это они, – сказал он Кате, резко вскочил из-за стола, скрылся в спальне и заперся на ключ.

– Кто «они»? – через дверь спросила Катя.

– Тише! – сердито прошептал Антон.

– Да что случилось-то? Почему тише?

– Ты что, не чувствуешь, чем пахнет? Это запах армии! Они пришли за мной! Скажи им, что меня нет дома. Нет, скажи, что я умер.

– Какой еще армии? Что ты несешь?

Ей хотелось рассмеяться, но на всякий случай она отодвинула штору на окне, выходящем на улицу.

К ее удивлению, мимо их дома действительно с ревом пронеслась армейская машина.

– Они не к нам, – сказала она запертой двери. – Дальше поехали.

Но Антон отказывался выходить.

В пять минут одиннадцатого джип остановился возле строящейся миквы. Из него выскочили четыре солдата в касках и с автоматами, за ними – мужчина в штатском. Они застукали Наима на месте преступления. В тот момент, когда он – в точном соответствии с донесениями разведки – вел наблюдение за секретной базой.

Они арестовали и его, и рабочих, надели на всех наручники, затолкали в джип и уехали. Все это заняло считаные минуты.

Но еще несколько часов после этого Антон отказывался выходить из своей комнаты.

Он открыл дверь только вечером – быстро взял стакан чая в подстаканнике и тут же ее закрыл.

Катя присела возле запертой двери.

– Может, объяснишь уже, почему ты так боишься солдат? – услышав стук, с каким он поставил на стол пустой стакан, спросила она.

– Нет, не могу.

– Представь себе, что ты в церкви, на исповеди.

– Я не верю в бога и не хожу в церковь. Ты прекрасно это знаешь и нарочно меня злишь.

– Ладно, Антон. Я подожду. Расскажешь, когда захочешь.

– Я не захочу. Ты зря теряешь время.

– Понятно.

Она пошла на кухню и поставила в духовку пирожки с капустой. Может, их аромат проникнет в узкую щель под дверью и выманит Антона наружу?

Напрасная надежда. Катя подошла к книжной полке, взяла «Доктора Живаго», уселась на пол спиной к двери и принялась шуршать страницами. Она все просчитала правильно. Такой джентльмен, как Антон, не допустит, чтобы женщина сидела из-за него на полу.

И правда, вскоре послышался его голос:

– Катя, прошу тебя, встань с пола.

– Встану, если скажешь, почему боишься солдат. – Она с шумом захлопнула книгу.

– Котик, не спрашивай меня про это. Прошу тебя.

– Но…

– Прошу тебя, Катя. Если ты хоть немного меня любишь, не спрашивай.

Голос Антона вдруг сорвался на фальцет. Как у мальчишки в переходном возрасте. Раньше с ним никогда такого не было. Из-за двери Катя слышала, как тяжело он дышит.

– Хорошо, хорошо, – испугалась она. – Расскажешь, когда захочешь. Но хотя бы открой дверь! Я по тебе соскучилась. Солдаты давно ушли, и мороженой картошкой больше не пахнет. Я бы вызвала слесаря, чтобы вскрыл дверь, но не могу. Слесарь у нас в квартале один – ты.

– Скоро, котик. Скоро я к тебе выйду, – ответил он.

Она подождала еще несколько минут, пока не услышала за дверью стук пишущей машинки. Это ее успокоило. Антон печатает, следовательно, он существует.

Ноам три дня подряд не подходил к телефону, и Бен-Цук начал волноваться. Он отправился на стройку и обнаружил там полный разгром: груды битой плитки, кое-как брошенные инструменты… По всему этому ползали муравьи.

Он испугался. Это совсем не походило на Ноама – вот так исчезать.

На главной улице Сибири не было ни души, если не считать двух старушек, сидевших на автобусной остановке. Он попытался выяснить у них, что случилось, но они только улыбались и отрицательно качали головами. Или утвердительно? Он не понял. Потом они произнесли что-то на своем языке и показали на строительные леса.