– Господин Звейниекс! – крикнул Тушин из-за её плеча. Оператор Веня на полусогнутых вёл камеру, меняя планы и ракурсы. – Михаил Тушин, телеканал СТВ, мы снимаем передачу про трудных подростков. Это очень здорово, что Вы тут. Покажем зрителю, как крупный бизнес помогает детям, оказавшимся в сложной ситуации.

Василиса обернулась, она больше не улыбалась.

– Господин Звейниекс не хочет, чтобы его показывали по телевидению.

– Вень, погаси камеру, – бросил Тушин, он переплёл пальцы за спиной, оператор это заметил. Веня отпустил камеру и спрятал руки за спину, его глаза равнодушно рассматривали проплывающие облачка. – Господин Звейниекс, – Тушин отодвинул Василису в сторону и сам встал в ту же позу, сказал негромко: – Ваше дело. Вы можете уехать, но тогда у зрителей может возникнуть масса вопросов. Почему крупный бизнесмен, занимающийся благотворительностью в пользу детского интерната, так боится огласки, что при виде камеры уезжает, забыв обо всём? С чем это связано? С его личными предпочтениями или, может, с тем, что он руководит огромным фармацевтическим концерном, а тут большое количество никому не нужных детей? Или есть ещё какая-то причина? Мой чуткий журналистский нос зудит в предчувствии сенсации.

– Вы сядете за клевету, – сказал спокойно Звейниекс. Его лицо ничего не выражало.

– Может и сяду, а может и нет. Мне часто угрожают, работа такая. У меня другое предложение. Вы делаете то, за чем приехали, и я подаю это в эфир в максимально положительном ключе. Сенсации не выйдет, но мой репортаж станет ярче на один позитивный эпизод. Ну как, Андрас Адамович, дадим людям хорошую новость или устроим журналистское расследование?

Звейниекс повернулся к журналисту, тонкие губы в серых тенях искривились в улыбке:

– Чёрт с вами, снимайте. Дадим людям хорошую новость.

– Отлично! – воскликнул Тушин, чуть менее радостно, чем хотелось. Что-то в спокойствии Звейниекса будило тревогу.

Андрас Адамович быстро переключился. Он вылез из Мерседеса, крепко пожал руку Тушину, улыбнулся на камеру широко и искренне. Вслед за Василисой бодрым шагом поднялся в холл интерната. Телевизионщики кинулись следом. За их спинами лимузин откатился в сторону, на его место подъехал задом Vito. Двое мужчин в рабочих комбинезонах распахнули задние двери. Кузов микроавтобуса был плотно заставлен коробками. Они ухватили первую, с огромным телевизором, и потащили за ними.

В холле воспитатели уже выстроили воспитанников в шеренги по двое. Звейниекс вошёл в холл, окинул погрустневшим взглядом строй мальчиков. Пальцы на правой руке зашевелились, перебирая невидимые клавиши. Он огляделся по сторонам, заметил растерянно улыбающуюся директрису.

– Василиса Витальевна, – схватил он её за локоть, – пойдёмте в Ваш кабинет, поговорим.

Василиса послушно повернулась к лестнице наверх, но Тушин преградил им путь:

– Не-не-не, так дело не пойдёт, – он выставил ладони. – Сначала съёмка, потом кабинет. Андрас Адамович, мы же с Вами договорились? Василиса Витальевна, а Вы что же? – Директриса пожала плечами: «я ж не против, сама удивляюсь, как тут оказалась», – Дети стоят, ждут, горят, можно сказать, желанием высказать свою благодарность великодушному человеку. Прошу вас, родненькие мои, десять минут вашего послушания и все пойдут заниматься своими делами. Десять минут. Deal?