И очень уж они молиться любят. Павел сам, когда в карауле стоял, слышал сквозь двери, как они песни духовные пели и как вслух читали. Да-а. Не такими он представлял царских дочек. Думал – все нафуфыренные, капризные и избалованные. А они совсем другие.

Рядом с ним раздался новый взрыв грубого похабного смеха.

Павел поежился и вышел из караулки. Не нравилось ему в этом доме, не нравилось.

– Слышь, а чего это сегодня гулять не ходили? – спросил Павел у стоящего в коридоре угрюмого латыша.

Эти латыши, а может, и не латыши, были ребята неразговорчивые, и Павлуха от них старался держаться подальше. Ванька ему шепнул, что они подчиняются напрямую начальнику местной ЧК, а это не та компания.

– Не ходили – значит, не ходили, – негромко, с чуть заметным акцентом ответил латыш. – Твоя забота какая?

– Да просто спросил, – любопытно вытягивая шею, чтоб заглянуть в чуть приотворенные двери царских комнат, спросил Павел.

Сегодня, принимая караул, он вместе с разводящим, как всегда, заходил в комнаты семьи, чтобы убедиться, что все пленники на месте. Дурацкая затея. Куда им деться? Но дело не в этом, а в том, что, кроме наследника, все остальное семейство выглядело вполне благополучно, и почему гулять тогда не идут?

– Чтоб на тюрьму больше похоже было, в тюрьме тоже не всякий день выпускают. Сам-то в тюрьме не сидел?

– Бог миловал, – хотел перекреститься Павел, да не успел.

– Нет теперь Бога, – глянул на него латыш, да так, что у Павла рука онемела.

– А гулять не выводили, может, чтобы не сбежали.

– Да куда им бежать, заборище вон какой, – кивнул головой в сторону окна Павел.

– Не твое дело, какой заборище, – оборвал его рассуждения латыш и грозно добавил: – И вообще, нечего здесь слоняться, больно, я смотрю, ты заботливый. Закончил дежурство – проваливай. А нет – на пост ступай.

Да Павел и сам уже был рад убраться подобру-поздорову.

Но тут отворилась дверь комнаты, и на лестницу вышла княжна Мария Николаевна, она очень спокойно кивнула часовым и направилась в сторону ватерклозета. Из караулки, как назло, высунулся Васька Курносов. Противный расхлябанный парень из прихлебателей Мошкина и Авдеева.

– Куда пошла? – по-хамски остановил он девушку, отчего та едва заметно покраснела.

Подобные мерзкие сцены случались в доме нередко, но вот чтобы так, при Павле, еще ни разу.

– Мне нужно в туалетную комнату, – очень спокойно, с достоинством ответила девушка, и у Павла от стыда за Курносова щеки вспыхнули.

– Со мной пойдешь. Больно самостоятельные стали, – грубо рявкнул Курносов и легонько пихнул княжну в спину. – И чтоб дверь не закрывать!

И тут Павел не сдержался. Хотел сдержаться и не смог. Сам не понял как, а только схватил Курносова за руку.

– Слышь, оставь девку в покое! Дай ей спокойно по нужде сходить.

– А ты чего лезешь? Ты кто здесь такой? – Тут же кинулся на него Васька. – Царский прихвостень? Может, ты вообще из сочувствующих или монархист переодетый?

Дело принимало скверный оборот. Но деваться было некуда.

– Никакой я не прихвостень, а приказа не было в уборную провожать, – ответил Павел, стоя на своем и размышляя, чем все это закончится. Хорошо если просто выпрут, а если…

Мария Николаевна поспешила уйти, а из караулки высунулся на шум Ванька Скороходов.

– Вы чего, мужики, не поделили? Вась, ты чего? Это ж дружбан мой с завода. Наш, злоказовский. Вась… – Ваньке удалось вклиниться между Павлом и Курносовым и расцепить их.

– Скажи этому своему… чтоб не лез больше. У меня с этими царскими сволочами свои счеты. Они братуху моего в Питере расстреляли, а батька с матерью в деревне с голодухи подохли, когда эти в своих дворцах жировали, а я кровушку свою на фронте проливал! – Глаза Васькины так бешено вращались в глазницах, Павлу по-настоящему страшно стало.