Большой, сложенный из привозного камня-ракушечника дом не нравился хозяину. Не было в этой каменной клетке, пусть и увешанной от глинобитного пола до оштукатуренного потолка коврами, тепла и уюта. Холодом и сыростью тянуло от массивных каменных стен в любое время года. Потому-то и приказал он построить для себя во дворе небольшой деревянный домик-спальню с очагом в одной из двух комнат. Сам место выбрал для постройки, указал, как строить, из какого дерева. А вместо очага – обыкновенной ямы, обмазанной изнутри глиной, чтобы земляные стены не осыпались, приказал соорудить печь с лежанкой, большую, с дымоходом. Видел такие печи еще в молодые годы, у эллинов-колонистов в Ольвии[14]. Показал слугам и рабам, как каркас из ивовых прутьев сплести, где отверстия оставить для дымоходной трубы и для закладки дров, как глиной обмазать, да не простой, а с примесью мелко накрошенных степных трав. Получилась печь на славу – не дымила, дрова хорошо горели в любую погоду, даже сырые.

Марсагет, грузно ступая по плетенным из камыша циновкам, шел по дому. Две молодые рабыни в длинных платьях, подпоясанных вязаными шерстяными поясами, завидев господина, склонились в низком поклоне. Даже не взглянув на них, он прошел в одну из комнат. Это была спальня его старшей жены, Опии.

Женился Марсагет поздно. Молодость провел в ратных трудах, в седле – воинскую славу зарабатывал, чтобы быть достойным деда, соратника царя Атея. И только когда получил в свои руки священный жезл – знак верховной власти над соплеменниками, – женился на Опии, дочери вождя племени траспиев[15] Садала. Четырех дочерей и сына родила ему первая жена. Абарис вырос, возмужал, хорошим охотником стал. Да и воин из него должен получиться хоть куда: стрелок отменный, акинаком владеет одинаково хорошо правой и левой рукой…

– Пусть боги будут к тебе благосклонны в этот день…

Марсагет вздрогнул от неожиданности и быстро обернулся. В двух шагах от него стояла Опия, склонив голову и скрестив в приветствии руки на груди. Она вошла в комнату, по своему обыкновению, стремительно и бесшумно.

– Да приумножит свои милости покровительница нашего очага, – сдержанно ответил Марсагет, пытливо глядя на любимую жену, главенствовавшую над всеми домочадцами и прислугой в доме вождя.

Она была взволнована, хоть и старалась не подавать виду. Ее все еще красивое и, несмотря на годы, без единой морщинки лицо было бледным, а в черных глазах застыло напряженное ожидание и тревога.

– Вижу, что день сегодня начнется с огорчений, – наконец после некоторой паузы молвил Марсагет и тяжело вздохнул: за долгие годы совместной жизни он научился понимать Опию с полувзгляда.

– Прости, я вмешиваюсь не в свои дела, но мне хотелось бы знать, куда ты отправил Абариса?

– Я… отправил Абариса? – переспросил в недоумении Марсагет. – Впервые об этом слышу.

– Его уже двое суток никто не видел в акрополе[16]! – сдержанность на миг оставила жену вождя.

– Может, он уехал на охоту… – нахмурился Марсагет. – Но я ведь ему запретил… Эй, кто там! – позвал вождь. – Конюшего Абариса немедленно ко мне!

Через некоторое время в комнату вошел высокий плосколицый раб и застыл в глубоком поклоне.

– Где Абарис?

– Господин отправился поохотиться на оленей.

– С охраной или один?

– Один.

– Куда он уехал?

– Господин не сказал.

– Запомни на будущее: если когда-нибудь Абарис будет уезжать один, без воинов, мчись во весь дух ко мне. И знай: от быстроты твоих ног будет зависеть продолжительность твоей жизни. Ступай!

– Слушаю и повинуюсь, великий вождь…