Однако последняя неделя выдалась такой же бессонной, как и первые. Две ночи она провела, свернувшись калачиком на диванчике у окна спальни. Она дошла до того состояния, когда даже вид собственной постели делается невыносим. Вчера Анни, придя ее будить, обнаружила ее по-прежнему у окна, где Харри задремала незадолго до рассвета. Горничная, будучи спокойной и разумной девушкой, была потрясена. Похоже, ей хватило бестактности упомянуть об этом при леди Амелии. Та, несмотря на все треволнения прошедшей недели, все равно нашла время остановиться у комнаты Харри как раз во время отхода ко сну, покудахтать над подопечной и заставить ее выпить немного чудесного теплого молока. (Молока! – мысленно фыркнула Харри, раз и навсегда отказавшаяся от него в двенадцать лет после первой взрослой чашки чая.) К тому же леди Амелия заставила ее пообещать, что она попытается заснуть – как будто усилия тут что-то значили! И с пристрастием допросила девушку о самочувствии.

– Я чувствую себя прекрасно, мэм, – ответила Харри.

Леди Амелия озабоченно смотрела на нее.

– Ты же не накручиваешь себя по поводу, э-э, последней недели, правда?

Харри помотала головой и чуть улыбнулась.

– Нет, правда, все хорошо.

Она вспомнила, как два дня назад Дэдхем и Петерсон выходили из кабинета сэра Чарльза и не заметили ее в зале у себя за спиной. Так ей удалось подслушать обрывок их разговора:

– …и мне это совсем не нравится, – говорил Петерсон.

Дэдхем провел ладонью по коротко стриженной макушке и заметил полушутливо:

– Знаете, однако, если через месяц или через год один из этих горцев примчится сюда на запаленной лошади и крикнет: «Перевал! Мы разбиты!» – я закрою форт, возьму столько людей, сколько смогу собрать, и отправлюсь улаживать дела, а о докладе позабочусь потом.

Передняя дверь закрылась за ними, а Харри задумчиво пошла своей дорогой.

– Надеюсь, ты не заболела, детонька? – сказала леди Амелия. – Что-то у тебя глаза слишком блестят. – Она помолчала и неуверенно продолжила: – Пойми, дорогая, в случае любой реальной опасности нас с тобой вовремя отошлют.

Тон ее, однако, скорее встревожил собеседницу, нежели ободрил или утешил ее.

Харри испуганно вскинула глаза. Леди Амелия неверно истолковала ее взгляд и похлопала ее по руке.

– Не переживай. Сэр Чарльз и полковник Дэдхем позаботятся о нас.

Накануне Харри удалось загнать Джека в угол. Он снова пришел, чтобы запереться с сэром Чарльзом на долгие таинственные часы. Девушка пряталась в столовой, пока Джек не вышел. Он явно устал, но при виде Харри лицо его просветлело:

– Доброе утро, дорогая. Вижу, глаза у вас блестят: что за кусочек сокровенной дамарской мудрости вы хотите вытащить из меня сегодня?

– Что именно вы сказали Корлату в то утро, как раз перед его уходом? – тут же спросила Харри.

Джек рассмеялся:

– А вы не любите ходить вокруг да около, а? – Он посерьезнел, озадаченно глядя на нее. – Не уверен, что мне следует вам рассказывать…

– Но…

– Но я расскажу. В дни дамарских гражданских войн человек подобным образом присягал своему королю или конкретному претенденту на трон, которого хотел поддержать. Время было особенно неспокойное, опасное, и потому ритуальная клятва своему вождю значила очень много. Больше, например, чем присяга королеве, которую давали все мы, офицеры. Фраза до сих пор имеет вес в горской традиции… но, понимаете, обращение к Корлату несколько, э-э, расходится с моим профессиональным долгом как островитянина, охраняющего границу Империи от этого самого Корлата. Рассчитанный риск с моей стороны… – Он пожал плечами. – Я хотел показать, что не все Оседлые… враждебны Свободным горцам, какова бы ни была официальная позиция.