— Ну убедился? — усмехнулся Степаныч.

— В чём? — Руслан наморщил лоб. — Вместо того чтобы протянуть две верёвки, чтоб по одной пройти, а за другую держаться, устроили аттракцион — «Не упади в пропасть» называется.

— А было у них время крепить вторую верёвку? Не так просто найти где. Это же не в лесу к дереву привязывать. Но главное-то они сделали, страховали друг друга. Так что не паникуй, Руслан, вполне возможно, что наши отморозки ещё чуть больше замёрзли. Но дураками не стали.

— Да вижу, — сдался Руслан. — Но ты видел, что они устроили, с этим полковником?

— Не они, а Мажор, не путай. К нему вечно начальство неровно дышит. А полкан тот, реально берега потерял. Да и какой он полковник? Так, командир пробирок и пары лаборанток.

— Не скажи, — усмехается капитан. — Думаю, там побольше, чем пара лаборанток.

— А не всё ли равно? Хотя надо бы Мажору профилактическую беседу провести, по поводу субординации.

— А смысл? — качает головой Руслан. — Он же считает что прав. А значит, всё мимо ушей пропустит. Давай-ка погоняем их по бою в узких коридорах, тут наверняка найдутся такие, а то мало ли, вдруг абордаж, а навыков никаких, — и довольно хохотнул. — А всем скажем, что наказали, глядишь и полкан тот припухнет.

— А если нет? Ты-то ему чуть руку не сломал.

— Значит сломаю…

9. ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вот чего не отнять у командира, так это таланта портить настроение от пусть и маленькой, но победы. Мы в заданное время уложились? Уложились. Подъёмник не сломали? Нет. Молодцы? Ну, а кто спорит? Никто. Рогожин нас даже похвалил. Коротко разбежавшись, перепрыгнул этот разлом в преисподнюю, все восемь метров, и говорит:

— Молодцы! Успокоили мои расшатанные нервы, убедили, что степень дурости у вас в норме, — и, обернувшись на Степаныча, который как раз собирался пробежаться по натянутому шпагату на нашу сторону, рявкнул: — Стоять? Ты что бессмертный? А ну обвязался верёвкой и метнул сюда конец.

— Ой, да я по такому широкому мосту, — прапор машет рукой на верёвку, перекинутую через пропасть, — могу с завязанными глазами и с самоваром в руках пройти.

— Ты что совсем страх потерял? — начал заводиться капитан. — Ты чему молодёжь учишь? — и зло, сверкнув глазами, замолчал, чтоб не мешать Степанычу, который быстро и ловко заскользил по верёвке. А когда Дед спрыгнув на землю раскинул руки и, улыбаясь во все зубы, крикнул:

— Алле ап…

То Рогожин просто подошёл к нему и незамысловато врезал в глаз. Облегчённо вздохнул и радостно поведал:

— Аж легче стало, — и, глянув на то, как прапор, обиженно сопя, прижимает руку к пострадавшему глазу, резюмировал: — Ох, не там я дурость искал.

— А сам-то? — возмущается Дед.

— А что со мной не так? — удивляется Рогожин.

— Ты вообще пропасть перепрыгнул, — машет правой рукой прапор, левой прикрывая пострадавший орган зрения.

— Так это же в обучающих целях, — Рогожин укоризненно уставился на Степаныча. — Показать, что это возможно. Сейчас будем тренироваться, — и обернувшись к нам, спросил: — Эй? А куда все подевались?

— Ну вот, — задумчиво протянул Степаныч, — а ты говоришь, угробятся. Всё нормально у них с инстинктом самосохранения. Так что зря ты боялся.

— Да я теперь не за них, я за тебя боюсь, — капитан навис над прапорщиком, — ты чего без страховки попёрся?

— Да отстань ты от меня, — Степаныч недовольно отпихнул Рогожина, убрав руку от абсолютно не пострадавшего глаза, — нет никого, попрятались. Это тебе не по снегу бегать, дураков нет, через эту дырку сигать, — опасливо заглядывает в пропасть. И главное, чего ты добиться хотел?