Мэйкрофт не ощущал вкуса цесарки, словно во рту у него оказался кусок глины. Это была катастрофа. И в самом диспуте крылось что-то странное. Он походил не столько на спор, сколько на соревнование двух чередующихся ораторов, лишь один из которых, Йелланд, говорил с глубоким возмущением. А то, что волновало Оливера, явно не имело никакого отношения к Йелланду. Руперт видел, что глаза Джо ярко блестят, будто она следит за необычайно долгим обменом ударами во время игры в теннис. Пальцы ее правой руки крошили булочку, и она, не сводя глаз со спорящих, отправляла мелкие кусочки в рот, забыв намазать их маслом. Он чувствовал, что кто-то должен вмешаться, но Стейвли сидел, не произнося ни слова, и неловкое молчание становилось все более гнетущим; тогда он сказал:

– Вероятно, мы все отнеслись бы к этому иначе, если бы страдали от какого-нибудь неврологического заболевания, или от него бы страдал наш ребенок. Вероятно, только такие люди вправе судить о моральной обоснованности подобных экспериментов.

– Не имею ни малейшего желания говорить от их имени, – заявил Оливер. – Не я начал этот спор. Сам я не имею четко сформулированных взглядов ни за, ни против. Мои персонажи их имеют, но это совсем другое дело.

– Это отговорка! – воскликнул Йелланд. – Это же вы даете им высказываться. И порой их высказывания очень опасны. И вы неискренни, когда утверждаете, что вас интересовала только рутинная информация об обстановке в лаборатории. Мой молодой сотрудник рассказал вам такие вещи, о которых вообще не имел права говорить.

– Не могу же я контролировать то, что люди сами предпочитают мне сообщить.

– Что бы он вам ни сообщил, он теперь сожалеет об этом. Ему пришлось уйти с работы. А он был одним из самых способных моих сотрудников. Теперь он потерян для очень важного исследования и, возможно, вообще потерян для науки.

– Тогда скорее всего вам следовало бы усомниться в том, насколько он действительно предан науке. Между прочим, ученый в моем романе – человек, гораздо более симпатичный и сложный, чем, как мне представляется, вам удалось понять. Вероятно, вы читали верстку недостаточно внимательно. И конечно, возможно, что вы как бы накладывали свой образ – или то, что могло бы, как вы опасаетесь, быть воспринято как ваш образ – на созданный мною персонаж. Кстати, мне очень хотелось бы знать, как в ваши руки попала верстка романа. Распространение экземпляров верстки строго контролируется издательством.

– Не так уж строго. Не только в лабораториях есть подрывные элементы, они есть и в издательствах.

Джо решила, что настало время вмешаться.

– Я не думаю, – сказала она, – что кому-нибудь из нас нравится, когда приматов используют для экспериментов. Мартышки и шимпанзе слишком похожи на нас, чтобы мы относились к этому спокойно. Может быть, вам следовало бы использовать для ваших экспериментов крыс? Очень трудно испытывать сердечное расположение к крысам.

Йелланд устремил на нее взгляд, как бы оценивая, заслуживает ли подобное невежество хоть какого-то ответа. Оливер не поднимал глаз от тарелки. Йелланд сказал:

– Более восьмидесяти процентов экспериментов проводятся на крысах. И есть люди, которые испытывают сердечное расположение к крысам. Это исследователи.

Но Джо настаивала на своем:

– Все равно, некоторыми из тех, кто протестует, должно быть, движет искреннее сочувствие. Я не говорю о самых яростных, стремящихся к насилию, о тех, кому это доставляет какое-то извращенное удовольствие. Но ведь наверняка есть такие, кого искренне возмущает жестокость, и они стремятся ее остановить.