– Хотелось бы душ принять, – сказал он.

– Господи, Пьер, какая проза! – засмеялась она. – Ванная вон за той дверью.

– А ты ко мне не хочешь присоединиться, а, Кейт?

– Места не хватит. Иди ты сначала.

Все было так легко, так естественно, так лишено всяких сомнений и волнений, даже простого обдумывания, сознательной мысли о том, что происходит. И вот теперь, лежа в постели при мягком свете ясного утра, слыша шум водяных струй, доносящийся из душа, она думала о прошедшей ночи, оставившей приятную путаницу воспоминаний и обрывки недосказанных фраз.

– А я думала, тебе нравятся безмозглые блондинки.

– Они не все безмозглые. И ты тоже блондинка.

Она ответила:

– Светло-каштановая, а не золотистая.

Он тогда снова повернулся к ней и, погрузив пальцы в ее волосы, провел по голове руками – жест был неожиданный, неожиданной была и его медлительная нежность.

Кейт ожидала, что Пьер – опытный и искусный любовник; однако она не ожидала, что их радостное плотское единение будет таким простым, без комплексов и стресса. Они легли вместе со смехом и с проснувшимся в обоих желанием. А потом, слегка отстранившись в широкой постели, она лежала, прислушиваясь к его дыханию, чувствуя идущее к ней его тепло, и ей казалось таким естественным, что он здесь. Она понимала, что их любовное единение начало размягчать жесткий, застывший в ее душе сгусток недоверия к себе, настороженности, стремления защититься, который она постоянно носила словно тяжкий груз, к которому после разоблачительного доклада Макферсона[4] добавились еще и негодование, и ощущение предательства. Пьер, более циничный и более искушенный в политических делах, чем Кейт, не скрывал своего отношения к этому докладу.

– Все комиссии, ведущие официальное расследование, прекрасно знают, чего от них ждут. Некоторые их представители, не отличающиеся особым умом, делают это слишком усердно. Смешно бросать из-за этого любимую работу и нельзя допустить, чтобы это подорвало твою веру в собственные силы или нарушило душевное равновесие.

Дэлглиш тактично и без лишних слов убедил Кейт не подавать в отставку. Но она понимала, что в последние годы ее преданность делу, сознание выполняемого долга и наивный энтузиазм, с которыми она начинала свою работу в полиции, постепенно ослабевают. Она по-прежнему была высоко ценимым и весьма компетентным специалистом. Она любила эту работу и не могла вообразить себе никакого иного дела, для которого была бы столь же пригодна и какое могла бы выполнять столь же профессионально. Но ее стала пугать эмоциональная вовлеченность, требовавшая большей самозащиты, постоянного осознания того, что жизнь может сделать с человеком. Сейчас, лежа одна в постели и прислушиваясь к тому, как ходит по квартире Пьер, она ощутила почти забытое чувство радости.

Кейт проснулась первой и впервые – без привычной, оставшейся с детства тревоги. Она лежала целых полчаса, наслаждаясь ощущением физического, телесного довольства, следя, как крепнет утренний свет, прислушиваясь к первым дневным звучаниям реки, и только потом выскользнула из постели и направилась в ванную. Ее движения разбудили Пьера. Он пошевелился, протянул руки, ища ее, и вдруг резко сел в кровати, словно взлохмаченный йо-йо – «чертик из коробочки». Оба рассмеялись. На кухне они оказались вместе, он выжимал сок из апельсинов, пока она готовила чай, а потом они вынесли хрустящие подсушенные хлебцы с маслом на балкон и бросали крошки крикливым чайкам, слетавшимся к ним в шуме яростно хлопающих крыльев и с жадно раскрытыми клювами. А затем снова вернулись в постель.