Смеркалось. Мы сидели на веранде хлипкого щитового домика командира базы. Ангольские часовые по такому поводу были отодвинуты подальше, а рядом стоял верный Хамусум с тяжелым ППШ наперевес.

– Хотя война и закончилась, унитовские диверсанты вполне могут напасть, – пояснил Колосков. Рядом со своей тарелкой он положил «эфку», с которой, похоже, никогда не расставался. – Хотя официально тут давно нет войны – лет десять… А может, и никогда не было! А кто стреляет, почему потери – никто не знает. Наливай!

На белой скатерти – «Столичная» в запотевших бутылках, причем одна уже опустошена наполовину; крупно нарезанная, истекающая жиром, ароматно пахнущая копченая селедка, аппетитные кольца лука, духовитый черный хлеб, котелок с вареными бататами – почти как наша картошка, только более водянистая… Для русского человека в Африке – шикарный стол!

Только никто из наших «асессоров» к редкостному ужину не присоединился, хотя Колосков честно приглашал – сам слышал. Уже знакомый мне особист Индимов, сглотнув слюну, сказал, что разболелся желудок, зам по служебно-боевой подготовке Огурцов сослался на усталость – дескать, двое суток без сна, зам по строю Витунов, оказывается, проводит контрольную проверку постов…

– Ну, и хер с ними, нам больше достанется! – сказал Колосков, но мне показалось, что он раздосадован. И, как бы успокаивая себя, бросил в пространство:

– Офицеры, а гранаты боятся!

Меня вначале тоже напрягала лежащая на столе «эфка», но когда первая литровка пошла к концу, я расслабился. Ну, граната, ну, лежит – и что тут такого?

– А из-за чего вообще вся каша заварилась? – спрашиваю я, ощущая, как с каждым стаканом укрепляются узы, связывающие меня с полковником Колосковым.

Тот усмехается.

– Вначале боролись за независимость – против португальских колонизаторов, потом между собой – за свободу. Народное движение МПЛА, фронт ФНЛА, союз УНИТА… Все за освобождение Анголы! Мы и кубинцы МПЛА поддерживали, ЮАР и Заир – УНИТА…

– Чего же они свободу-то поделить не могли?

Колосков смеется.

– Да какую свободу? Тут нефть, алмазы, уран, молибден! Кофе, красное и черное дерево, богатые рыбные запасы… А у этих обезьян средний срок жизни сорок пять лет! Вот и прикинь хер к носу, кто и за что воевал… Наливай!

Чем больше мы пили, тем больше мрачнел начальник базы. Потом он зашел в дом, а когда вернулся, в руках у него была обшарпанная гитара. Если бы он вынес автомат или гранатомет – это было бы более естественно. Но гитара в руках изрядно опьяневшего медведя… Опьяневшего и впавшего в черную меланхолию… Медведь резко ударил по струнам.

Пел полковник неважно, скорее, не пел, а рычал, правда, от души и с чувством. Если бы не лопнули струны, концерт мог затянуться надолго. Но гитара вышла из строя, и он стал жонглировать гранатой: одной рукой подбрасывал, а другой ловил. Подбрасывал и ловил. Хамусум незаметно исчез. Граната взлетала вверх и падала, взлетала и падала.

Я уже знал, чем все это кончится, и прикидывал: успею ли я перепрыгнуть через перила, отбежать и упасть на землю. Вон за тот бугорок.

– Ты знаешь, ученый, кто напротив тебя сидит? С кем ты пьешь водку?

– Так точно! – молодцевато отрапортовал я. Как бы ни чудил начальник базы, сейчас ссориться с ним не стоило.

– Я пью с полковником Колосковым!

– А вот и нет! – Он перестал жонглировать и принялся пристально рассматривать гранату. Как будто никогда ее не видел.