– Дай срок, сам поймёшь. – загадочно посулил собеседник. – И хорошо бы не слишком поздно.

– Не пугай, пуганый… – пробурчал Казаков. Невнятно пробурчал, неразборчиво, поскольку рот был занят колбасой. – Ты лучше скажи: те зеркала, что остались на «Штральзунде – они зачем? Запасные?

Вчера под вечер, друзья заглянули в переулок Пересмешника к мастеру зеркальных дел мессиру Безанту чтобы забрать несколько свёртков с завёрнутыми в мягкую ткань зеркальными пластинами. Владелец лавки предлагал прислать их домой, на Смородиновый, но Сергей категорически отказался доверять кому-то ценный заказ. Так что пришлось самим складывать тяжеленные свёртки в фиакр, а потом переносить их в дом под недоумёнными взглядами матушки Спуль. А наутро – повторять процедуру, чтобы доставить груз на верфь и спрятать его в каюте «Штральзунда», старательно предохраняя хрупкое содержимое от ударов и сотрясений. По мнению Казакова – совершенно напрасно; повредить всерьёз пластины, изготовленные из толстенного, в три пальца, стекла и – это надо ещё умудриться.

– Нет, это для «Бесова Носа». – смесь забурлила и Сергей, прихватив ручку тряпицей, снял кружку с огня. – Тебе налить?

– Зеркала эти не запасные, а для маяка на Бесовом Носу – с ними он сможет указывать вход на Фарватер. Я эти пластины тогда же заказал, вместе с этими…

И показал на возвышающуюся посреди площадки маячную опору.

– Оно что же, по ночам действовать не будет? – осведомился Казаков. – Солнца-то нет, а лун, даже трёх сразу, света наверняка не хватит.

Зеркальная, составленная из отдельных колец чаша загадочно разноцветными бликами, словно стараясь опровергнуть это утверждение.

– Хватит, не боись. Возвращаться будем – специально подгадаю так, чтобы прибыть сюда ночью, сам и убедишься. Только не спрашивай, как так получается – сам ещё не знаю.

– Тебе виднее. – Казаков пристроил над угольями сразу три палочки с нанизанными на неё кусочками колбасы. Купленный в Зурбагане, в припортовой лавочке продукт исходил каплями жира – тяжёлые, янтарные, они падали на угли и с шипением испарялись, испуская одуряющий запах.

– … Опустили мы пальцы, как мудрецы

В коричневый соус из жирной овцы… – нараспев

процитировал он.

– …И тот, кто не ели из того котла,

Отличить не умеет добра от зла…[2] – закончил Серёга. Похоже, поэтические пристрастия старого друга за эти годы ничуть не изменились. Впрочем, как и его собственные.

– Надо бы в следующий раз баранины взять. – сказал Казаков. – Замариновать, помидорчиков, лучка красного. Шашлычок бы соорудили…

– Обязательно соорудим. – посулил собеседник. – А сейчас – давай, сил больше нет…

Некоторое время внимание обоих целиком было приковано к колбасе и остаткам рома.

– Кстати, о том корабле, на скалах… – Пётр вытер лоснящиеся от жира губы тыльной стороной ладони. – Может, завтра заглянем, осмотрим? Сам ведь говоришь, он там до первого серьёзного шторма – а ну, как не долежит до нашего возвращения?

Сергей пожал плечами.

– Не хотел тебе говорить, думал, успеется… А теперь вижу – надо, наверное. Тут выяснилось, этим кораблём, а может, и со всем Миром Трёх Лун, что-то неладно. Даже не то, чтобы неладно – непонятно скорее… Так что да, заглянуть туда надо, и не откладывая.

– Э-э-э… – Казаков поморщился – друг был верен себе. подбавить в голос толику иронии. – А можно без многозначительных намёков?

– И в мыслях не было. Помнишь, вчера, в «Белом Дельфине», я беседовал с мастером Валу?

– На память пока не жалуюсь. Что за манера – тянуть кота за все подробности?

…Обед (угорь, тушёный в белом вине, действительно таял во рту) подходил к концу, когда на пороге таверны возник Валуэр. Лоцман обшарил взглядом зал, нашёл их – и направился к столику, по дороге отвечая на сыпавшиеся со всех сторон приветствия. Поздоровался он по-русски, но как только присел на табурет – перешёл на местный язык. Сергей покосился на спутника, развёл руками – что поделаешь, дела! – и вытащил из- за пазухи предмет, напомнивший Казакову маленькую грифельную доску. Дальнейшая беседа проистекала так: Валуэр произносил очередную фразу, Сергей смотрел в свою доску, торопливо черкал по ней маленьким, остро отточенным куском мела и протягивал доску Лоцману. Тот внимательно читал написанное, после чего «обмен репликами» повторялся. Казаков сделал попытку, вытянув шею, заглянуть в доску хоть краешком глаза – Увы, Сергей держал её так, чтобы никто, кроме Валуэра, не смог увидеть ни единой строчки.