Старичок снова разводил руки, отставлял ногу, его плавные движения завораживали. Джорсон с сырым бесстрастным лицом неуклюже сидел на парапете, держа в руке надкусанную паровую булочку, и тоже смотрел на солнце.

Максим украдкой помогал этому парню. Вообще-то в обязанности Джорсона входило лишь мытье посуды, и он это добросовестно исполнял, правда, иногда приходилось перемывать, но это было ерундой по сравнению с тестом. Тесто было коньком и проклятием Джорсона, за ним нужен был глаз да глаз. Джорсон вдруг поворачивался неостановимым слоником, залетал на склад и приносил на вытянутых руках пудовый куль с мукою, вываливал в стальное корыто, но, вместо того чтобы отмерить, добавить дрожжи, воду, включить мешалку, весь белый, вдруг кидался потрошить холодильник. Он пользовался им как палитрой: кружочки пепперони и катышки фарша, стружка чеддера и кудряшки моцареллы, анчоусы и кабачки, пакеты с соусами, чесночная паста – все это горстями летело во вспыхивающую белыми взрывами лохань. Это был звездный час Джорсона. Когда этот парень заступал на смену, тревожно было отправляться на доставку, каждый раз Максим спешил поскорей вернуться.

И еще. Джорсон ронял посуду. Вымытая башня из тарелок рушилась, приходилось перемывать. Посуда была пластмассовая, но лучше бы она билась!

И вот однажды Максим подумал, что он ничуть не лучше Джорсона.

Простая мысль. Но отчего-то стало легче.

Что узнал он за эти полгода, как изменился? Он не способен был мыслить – каждый день думал только об одном: как бы ему не сорваться, как снова не запить. Он изматывал себя сверхурочной работой и вечером торопился рухнуть в постель. По ходу дела из спортивного интереса он решал задачу коммивояжера в неоднородном пространстве – проблему оптимизации перемещений по заданным правилам движения. Карта города целиком помещалась в его мозгу подобно отпечатку пальца, который то сильнее, то слабее давит на стекло. Вся система городского кровотока мыслилась им как система со сложной функцией давления: пробки, улочки, по которым удобнее двигаться пешком, чем на машине, подъемы-спуски, петли кварталов – все это хором увлеченно формулировало для него задачу на оптимизацию времени. Она была тем интереснее, что решалась с помощью тех самых алгоритмических принципов, которые были им разработаны для временных проекций генетического кода.

Все, что он раньше – со студенческих времен – знал об этом городе, уже давно поблекло. Город заново открывался ему – теперь пунктирным фильмом, составленным из его поездок с пиццей по разным адресам. Скоро он узнал всех постоянных клиентов. Узнал все тревожные места, где не обходилось без проблем. Иногда – в зависимости от настроения и времени суток – он не отказывался и решался навестить джунгли, скажем, улицу Turk или злачный термитник, построенный по программе Кеннеди в 1960-е годы, на Buchannan, куда полицейские входили только при полной штурмовой амуниции. Максим увлеченно летал по своим оптимизационным траекториям по городу и как-то раз установил рекорд пиццерии по доставке: четыре адреса он обслужил за двадцать три минуты. Среди его клиентов были разные типы. Он мог доставить пиццу и в роскошный особняк на улице Калифорния, где рыжий мальчишка, посланный родителями, присваивал его чаевые, – и в дом-муравейник, где живут старики и многодетные трутни, проедающие социальное пособие.

В одном из таких домов его клиентом был бодрый старик лет семидесяти, который всегда держал дверь в свою каморку приоткрытой. Он вечно сидел в купальном халате перед телевизором у журнального столика, на котором раскладывал пасьянс из колоды эротических карт. Старик обычно давал двадцатку за пепперони и отказывался от сдачи. Однажды он выругался по поводу новостной сводки на