Все вокруг побледнело. Исцвело. Померкло. Будто краски, еще недавно наполнявшие их дом и всю Алькаду, тоже скорбели об утрате своего последнего охотника.

– Я могла бы работать больше, – у Шайи не оставалось сил, чтобы перекрикивать вой горного ветра, но она знала – дедушка услышит. – не только швеей, но еще прачкой и поваром и…

– И кто будет воспитывать Эртана? – перебил дедушка. Несмотря на буран, ветер и отсутствие воздуха на такой вершине, Шайи четко слышала его голос. Будто они снова сидели на кухне, пили цветочный чай и болтали о чем-то незначимом, но таком приятном. Вот только… не было ни чая, ни кухни, а разговор ножами резал душу женщины. – Я не смогу, Шайи… ты знаешь.

Эртан…

Дедушка ни разу, на памяти Шайи, не называл своего старшего внука так, как его назвал когда-то Гектор. Он рассказывал, что ветер мог поймать оброненное слово и донести до слуха тех, кому не следовало знать данного при рождении имени.

– Может кровь матабар в нем просто спит, может…

– Может, – опять перебил дедушка. – а может и нет… Я слабею с каждым днем, Шайи. Я чувствую это.

Дедушка остановился. Так резко, что Шайи едва не налетела на своего проводника сквозь холод и мрак. И видит Светлоликий, в это краткое мгновение, когда до сухой, сгорбленной спины оказалось рукой подать, что-то внутри женщины предательски зашептало.

Остановись.

Протяну руку.

Толкни его.

Забери сына.

Беги…

Беги!

Но бежать было некуда. Шайи никогда не считала себя слабой. Да и никогда ею и не являлась. Но, за тридцать лет своей жизни, она хорошо усвоила урок, что этот мир, по крайне мере здесь – на юге прерий, принадлежал тем, кто сильнее. Она, едва перенесшая непростые роды, потерявшая кормильца, умеющая в жизни лишь одно – шить одежду, не могла отнести себя к данной касте.

Да и даже будь это не так… природа распорядилась иначе. Она, в своей глупой своенравности решила, что сильнее, с рождения, должны быть мужчины. И зачем? Чтобы пойти и умереть ради тех, кто тебя ненавидит и пугает историями о твоем народе собственных детей?

И где сейчас эта сила?

Здесь, на холодной, высокой горе они находились вчетвером. Старик, доживающий свои последние годы; новорожденный ребенок; маленький мальчик, пребывающий в волшебном сне и изнеможенная роженица.

О Светлоликий…

– Не пройдет и дюжины лет, Шайи, – продолжил дедушка. – как мой путь среди смертных закончится и я отправлюсь к своим королевам и к своей жене. У меня едва хватит сил, чтобы помочь тебе с Эртаном. А Арди… ты знаешь его. Знаешь лучше, чем даже тот бог, которому ты молишься по ночам. Потому что это ты привела его в этот мир. Сквозь свои боль, кровь и слезы. Ты. Не он. И ты знаешь, кем вырастит Арди среди людей.

Слезы раскаленными прутами протянулись по щекам Шайи и даже ветер, заботливо принесшей морозные льдинки, оказался неспособен хоть немного остудить их жар. Перед внутренним взором Шайи жизнерадостный, добрый и любознательный мальчик, неизвестно как находивший в своем сердце место для каждого, будь то голодный бельчонок или надломленная ветка на дереве, постепенно меняется.

Становится нелюдимым. Его больше не интересуют далекие горизонты. Все реже он обращает свой взор к пикам Старой Алькады. Забываются сказки дедушки, а резные игрушки-фигурки уже давно обращены в пепел в горячей печи.

Мальчик, после школы, пропадает на стрельбище, а затем, ночью, как впервые почувствует в руках силы, он тайком исчезнет и отправится в прерии – искать убийцу отца. И только Светлоликий знает, что хуже – если он найдет или…

– Шесть лет, дедушка, – плечи Шайи осунулись. Она внезапно так ясно ощутила вес сказанного – весь тот объем жизни, заключенный в прозвучавших словах, что едва ли ноги не подкосились от тяжести. – Шесть лет…