Еще тогда, в Эвергейле, Арди прочел наблюдения Николаса, в которых тот рассуждал, что чем дольше занимается Звездной магией, тем крепче становится его искусство Эан’Хане и наоборот.

Ардан обнаруживал точно такую же закономерность. Ему теперь не составляло труда расслышать осколки имени Снега и Льда, да и призывать их, удерживая концентрацию и связь – становилось легче от месяца к месяцу.

Ледяная девушка, сверкая синевой, все танцевала и танцевала, а Ардан не сводил взгляда с накопителя.

Только, наверное, полный идиот, после шестичасовой тренировки с Гранд Магистром в области военной магии; все еще не до конца выздоровевший после выстрела в упор и встречи с демонологом, химерой и канализацией, станет пытаться взяться за вопрос, который мог определить все дальнейшее будущее.

Но Ардан, будто нечто подсказывало ему изнутри, чувствовал так же отчетливо, как ощущал продолжением собственной мысли фигурку на столе, что время пришло.

Разорвав связь с осколками имени и смахнув со стола стремительно исчезающую горку снега, юноша схватил накопитель, посох и уселся на пол.

Уложив перед собой кристалл, Арди, как учил Скасти, выровнял дыхание и прислушался ко всем своим органам чувств, а затем словно отвернулся от реальности, позволяя той показать то, что происходило с другой стороны, куда не проникал взгляд человека.

И стоило ему так сделать, как в то же мгновение Ардан едва сознание не потерял из-за рвущихся в разум образов и вспышек света. Из каждой щели, из каждого угла, из каждой складки пространства к нему стремились искрящиеся лучи Лей.

Он видел их змеями мчащимися от одного туманного здания, к другому. Наблюдал, как те пылали в железных деревьях, светивших над застывшей во льду улицей. Как бились ритмом сердца под землей, как мигали в вышине и как превращали город в нескончаемую пляску огней, на фоне которых новогодние убранства выглядели бы блекло и неказисто.

Вдох. Выдох.

Ардан мысленно отодвигал от себя гремящий шторм мистичного света.

Выдох. Вдох.

Сияние становилось все тише и тише. Огни постепенно втягивались внутрь кабелей, возвращались обратно в фонари и постепенно стихали внутри ламп, плит, трансформаторов и дорогущих, жужжащих холодильников.

И так до тех пор, пока все, что не осталось посреди пролитого пятна темной туши, коим обернулся окружающий мир – лишь кристалл. Кристалл и бесконечный поток куда менее ярких, едва уловимых нитей, струящихся повсюду и пронизывающих все, что окружало Арда.

Лей-линии. Их эхо. Эманации. Можно называть как угодно.

Они плыли нитями незримого ветра, изгибаясь и извиваясь, переплетаясь в столь сложном узоре, что невозможно разобрать где начиналась одна и заканчивалась другая.

Вид, открывшийся на сей раз Ардану, разительно отличался от того, что он увидел почти шесть лет назад в стареньком сарае.

На сей раз ему, словно, открылось чуть большее, но из-за того – куда более сложное и запутанное.

Синий кристалл же стал чем-то вроде маяка посреди разноцветного океана пряжи Лей.

Как только Ардан потянулся к зеленой ните, тот мигнул и начал испускать мерное, как у пламени в темном лесу, сияние. Зеленые нити, мчащиеся сквозь пространство, ненадолго замирали уставшими путниками, решившими отдохнуть после ненастной дороги у теплого костра.

Арди дотрагивался разумом до этих нитей и, игнорируя боль, шел их путями. Пересекал вместе с ними тропы столь удивительные, что даже пути Фае на их фоне выглядели стройнее и прямее столичных проспектов.

Держась рядом, Арди распутывал сложные узоры, освобождая зеленый цвет от всех прочих примесей. Он вылавливал его среди клубков алого, пропускал через сито синего, развязывал узлы желтого и розового, пронзал покрова черного и серого, а все прочие цвета старался и вовсе выгнуть дугой, чтобы пропустить сквозь них зеленый.