― Вы не ушиблись? ― спрашиваю я.

Еще не хватало старичка покалечить.

― Я в полном порядке, милая. А вы, юная леди, не пострадали? ― почтительно обратившись к Маше, добродушно смеется, наблюдая, как она жмется к моему бедру, смутившись.

Я бормочу слова извинения, и мы расходимся на дружелюбной ноте.

― Мамочка, смотри, дедуля уронил! ― Маня дергает меня за мизинец, привлекая внимание.

Я не заметила, когда она успела подобрать с пола черный кожаный портмоне.

― Нужно ему вернуть.

Манюня кивает.

Я ставлю чемодан у стенки, беру дочку на руки и возвращаюсь вглубь зала. Найти одетого с иголочки дедушку не составляет труда. Среди собравшейся светской интеллигенции на крутых машинах и в вычурных нарядах мужчина выделяется филигранным видом и осанистостью, его жесты плавны, с лица не сходит вежливая улыбка. Он, случаем, не какой-нибудь аристократ? 

― Простите, ― окликаю его. ― Вы обронили, ― протягиваю ему кошелек.

― Боже правый! Я и не заметил… ― он принимает потерю двумя руками и с благодарностью смотрит на меня. ― Большое вам спасибо, милая.

Наклонив подбородок, он открывает бумажник. Думает, я стащила деньги? Однако неожиданно в поле моего зрения попадает сложенная пополам фотография.

― Не поверите, но этот снимок моей покойной жены ― единственный, ― дедушка с любовью смотрит на изображение женщины средних лет. Она кокетливо позирует на фоне моря и пляжа с нежно-розовым песком. ― Самая прекрасная женщина стеснялась своей красоты. Глупая. И вечно была недовольна тем, как получалась на фотографиях, ― бледную морщинистую кожу окрашивает розовый румянец, и мне становится стыдно за мысль, будто этот прелестный старичок подозревал меня в краже. ― Я бы не простил себе, если бы лишился его. Спасибо вам. Большое спасибо.

― Не стоит…

― Могу я как-нибудь вас отблагодарить? Что угодно. Этот портмоне не имел бы ни грамма значимости без моей Офелии.

― Нет-нет, что вы. Мне ничего не нужно. Просто будьте осторожны.

― Это ваш чемодан? ― седовласый джентльмен кивает мне за плечо.

― Э-э, да. Мой.

― Вы переезжаете?

― Не совсем.

― Ищете жилье?

Я переминаюсь с ноги на ногу, испытывая неловкость.

― Вроде того…

― Маму обижает папа. Поэтому нам пришлось уйти из дома, а идти некуда, представляете?

В ужасе округлив глаза, я смотрю на разоткровенничавшуюся Машку, театрально всплеснувшую ручками.

― Дочка! ― шикаю на говорливую малютку. ― Что ты… болтаешь такое?!

Но проказница словно и не слышит меня! Продолжает лепетать:

― Мама ругается с начальником. Злой дяденька ей мало платит.

― Господи, Манюнь!.. ― я готова на месте провалиться сквозь землю от стыда.

― Это правда, юная леди? Мне очень жаль, ― солидно выглядящий старик вынимает из внутреннего кармашка визитку и, глядя пристально мне в глаза, вручает черно-золотую карточку Маше. Та с любопытством крутит визитку в пальчиках и по слогам читает, что на ней написано. Кирьян И. Гривас. ― Обращайтесь, если я вам понадоблюсь, ― одним только взглядом, проницательным и понимающим, давит на самое больное. ― Я могу помочь вам с жильем и работой. Клянусь честью своей покойной жены, зарплатой вас не обидят, милая.

Клянется честью покойной жены? Кто так выражается в наши дни? Ну точно белая кость.

Могу ли я довериться обещаниям незнакомого старика? Опрометчиво бросить какую-никакую, но стабильную нелюбимую работу ради складной сказки? Я слишком долго в них верила, и даже если этот человек действительно не собирается подставлять меня, не могу по щелчку пальцев избавиться от навязчивых подозрений.

Мир слишком жесток, чтобы опрометчиво облекать доверием чужие слова.