– Пятимся, – тихо скомандовал Бен. – Потихоньку. По шагу зараз. И осторожнее, не споткнитесь.

Мы попятились.

Одна из громадин ринулась к нам, я вскинул ружье, но зверюга тут же остановилась и свирепо затрясла чудовищной башкой.

Мы продолжали отступать.

Вторая громадина рванула вперед и замерла, в точности как первая.

– Блефуют, – сказал Бен, – но лучше не нарываться. Не останавливайтесь.

Слева от меня урчала камера.

Двое динозавров смотрели на нас, не сходя с места. Когда мы отступили на сотню ярдов (может, чуть больше), звери развернулись и потрусили обратно к стаду, а остальные переместились к кормежке.

– Пронесло, – с облегчением выдохнул Бен. – Мы подобрались слишком близко.

– Но кадры отменные, – опустила камеру Райла. – То, что нужно.

– Ну что, интересное получится кино? – спросил я.

– Похоже на то, – сказала она.

– В таком случае давайте возвращаться.

– Но спиной не поворачивайтесь, – напомнил Бен, – продолжайте пятиться.

Поэтому еще какое-то время мы шагали задом наперед, а потом все же пошли нормально по направлению к лагерю под дружное чириканье трицератопсов. Все вернулось на круги своя: чужаков отогнали и стадо занялось своими делами.

– Откуда ты знал, что к ним можно подойти в полный рост? И как предсказал их поведение?

– Не предсказал, а предположил, – поправил меня Бен, – что они поведут себя примерно как животные нашего времени.

– Но ни к лосю, ни к горному козлу так запросто не подойдешь, – возразил я.

– Конечно. Может, к ним вообще никак не подойдешь. Они уже знают, кто мы такие, и не подпускают к себе людей. Но в непуганом прошлом к стадным животным можно было приблизиться вплотную. К примеру, первые охотники за слоновой костью без проблем подходили к африканским слонам, а на Диком Западе, пока охота за шкурами не стала массовым явлением, можно было подступиться к стаду бизонов. Но существует невидимая черта, которую лучше не пересекать. Старые охотники умели рассчитать, где она проходит.

– И мы пересекли ее?

– Вряд ли, – покачал головой Бен. – Приблизились к ней, и нам дали понять, что будет дальше. Переступи мы эту черту, все стадо пошло бы в атаку.

Райла издала предупреждающий возглас, и мы замерли.

– Слышите? – спросила она. – Чириканья как не бывало.

Обернувшись, мы поняли, в чем причина столь внезапной тишины.

В четверти мили от нас к стаду спускалось страшилище, и у меня перехватило дух, ибо нам явился старина-тирекс собственной персоной. Художники двадцатого века изображали его несколько иначе, но вполне сносно, не оставляя пространства для сомнений.

На груди у него болтались жалкие, нелепые сморщенные передние лапки, а задние лапы, огромные, мускулистые, заканчивающиеся широкими когтистыми ступнями, двигались с тщательно продуманной неторопливостью, пожирая пространство, толкая тяжеловесное злобное существо вперед с неудержимой силой. Но ужаснее всего была голова: она покачивалась в двадцати футах над землей и по большей части состояла из челюстей с шестидюймовыми клыками, блестевшими в свете раннего утра. Под нижней челюстью имелся замысловатый подгрудок, о котором не подозревали наши художники, и этот радужный вырост был чудовищно красив, переливался на солнце всевозможными цветами: фиолетовым, желтым, голубым, красным, зеленым – эти оттенки беспрестанно сменяли друг друга, и мне вспомнился витраж, однажды увиденный в старой церкви, но что это была за церковь, я припомнить не мог и даже рассердился на себя за столь вопиющую забывчивость.

Заурчала камера. Я, шагнув вперед, встал между Райлой и страшилой-великаном и краем глаза заметил, что Бен сделал то же самое.