– С пониманием?! – я усмехнулась. – Но я не хочу. Не хочу замуж! Разве вам не нужно меня понять?!

– И как ты собираешься жить, если замуж не хочешь?! Как будешь жить одна, когда у женщины на Джеаме почти нет никаких прав?! – ее голос сорвался.

– Можно, я сама буду это решать? – приподняла я бровь.

– Да как?! Как ты будешь решать, дурочка?! Как будешь жить без мужа?

– Я буду работать! Я – художница вообще-то!

– Художница, Йоко?! – мама зло расхохоталась. – Художник – твой отец! И его творения действительно великолепны! Когда-то его признавали даже при дворе! А тебе, детка, пора перестать воображать, что ты хотя бы ногтя его стоишь! То, что ты там малюешь с царственным видом, так даже дети не рисуют! Научись видеть реальность такой, какая она есть, без глупых фантазий.

Это было настолько жестоко, настолько обидно, что внутри меня натянулась какая-то тонкая и острая струна, готовая лопнуть в любой момент.

– Мама… – слезы подступили к самому горлу. – Я же твоя дочь…

– Именно потому что ты моя дочь, я хочу для тебя достойной судьбы! И хочу, чтобы ты, наконец, начала думать своей головой!

– Почему?! – из глаз покатились непрошенные слезы. – Почему ты никогда даже не пыталась понять меня?

– Я?! Я всегда тебя понимала!

– А мои картины! – попыталась я до нее докричаться. – В них есть смысл!

– В чем есть смысл?! В нелепом треугольнике? – мама подошла ближе к мольберту с моей картиной. – Или может в этой черной кляксе?! Это – уродство, Йоко! У-род-ство!

С силой она рванула холст, а после, разорвав на клочки, ушла из комнаты, осыпав меня дождем из моей уже несуществующей картины.

А я, не выдержав, окончательно разрыдалась. Мне было горько. Так горько, что хотелось убежать на край света. Но именно желание преодолеть этот Край и не давало мне сейчас погибнуть от горечи.

На следующий день я ушла к Флоренцо так рано, как только смогла. Маме сказала, что зайду к Милли перед каллиграфией. Та поджала губы и ничего не ответила. После нашей ссоры у нас не было желания общаться друг с другом.

– О! Вендел, ты сегодня как нельзя кстати рано, – обрадовался мне хозяин салона. – Я уже хотел было отказать господину Диу, зная, что твое расписание забито Стормом.

Мне был знаком Диу. Я уже несколько раз работала с ним. Хороший человек. Хоть и производил довольно отпугивающее впечатление. Косматый громила. Он был капитаном “Ветра”, большого торгового судна, ходящего по единственной на Джеаме полноводной реке – Акерте. Однако, это впечатление совсем не вязалось с его очень юморным и легким характером.

– Мне надо русалку на бедре! – важно сообщил он. – Мужики говорят, для всех, кто по воде ходит, удачу привлекает!

Кивнула.

– Без проблем. Работы на часок – два где-то.

– Отлично, Венди!

Диу прошел в мой кабинет, уже по привычке занимая кушетку, а я за ним. У капитана уже имелись две татуировки моей кисти. Одна на предплечье – штурвал и одна на спине – большой корабль с раздувшимися парусами.

Пока мужчина избавлялся от штанов, я размешивала краски и быстро рисовала эскиз. Симпатичную русалочку, плывущую по волнам.

– Так пойдет? – я показала набросок Диу.

Тот взял его в руки, хорошенько рассмотрел, а после кивнул.

– Пойдет!

Согласовав еще некоторые мелкие детали, я начала работу. Для удобства капитан согнул волосатую ногу в колене, и теперь я выводила на бедре, удачно свободном от растительности, необходимую картинку. А Диу в это время травил какие-то свои капитанские байки. О том, как их корабль однажды сел на мель, и вытащило их маленькое суденышко на буксире, еще про то, как повстречал морскую ведьму, и что-то про то, как к ним на Ветер попал кот, о котором все знали, но его никто не видел.