– Ты должна поехать в школу, детка, – уговаривала ее я. – Тесты обязаны проходить все без исключения.

– Почему?

Почему? Я попыталась придумать ответ, который успокоил бы ее.

– Чтобы понять, к какой группе относится тот или иной человек. – И, желая ее приободрить, я прибавила: – Будь умницей, ты же всегда получала очень высокие оценки.

Но я никогда не говорила (хотя это и было бы честнее): «Ничего, ты же всегда как-то проскакивала. И на этот раз тоже проскочишь». Впрочем, подобные слова ничего не принесли бы, кроме вреда.

В коридоре возникла Энн, по-прежнему приклеенная к экрану; она быстро набирала какие-то слова, что-то расширяла, стирала, повторяла вслух какие-то числа.

– 9,1! Вот дубина! Ух ты, а у этого 8,8! Ну, полный дуб. – Потом она повернулась ко мне: – Ой, мам, ты бы видела этого урода из школы в Арлингтоне, помнишь? Он теперь съехал аж до 8,26! И вряд ли пройдет тест по крови. Кретин.

– Восемь и три десятых – это обычно уровень В, – напомнила я ей.

– Больше уже нет, мам.

Ну, в точности как отец, – подумала я, но вслух ничего не сказала. Энн абсолютно уверена, что солнце встает и садится там, где Малколм. А может, и обращается вокруг него. Уж это-то мне, по крайней мере, было ясно.

– Где же все-таки твоя сестра? – Я уже застегивала плащ. Энн сказала, что Фредди «уже идет».

Автобус Энн – серебристый, тот самый, что повезет в элитную школу тех, у кого Коэффициент выше девяти, – уже повернул за угол и начинал тормозить, разворачивая свои «крылышки», знаки остановки, подъезжая к месту сбора детей. Там уже выстроилась целая вереница машин; ученики, сидя на заднем сиденье и сжимая в руках сверкающие идентификационные карточки, ждали, когда им можно будет пересесть в автобус. Серо-стальной «Лексус», первый в ряду, подъехал к «карману» на проезжей части, и его задняя дверца тут же распахнулась, выпустив девочку, ровесницу Энн. Я видела ее и раньше на одной из встреч родителей с учителями, которые устраивают в школе Энн каждую осень. Сегодня девочка явно была не в форме: непричесанные волосы свисали вдоль лица крупными кольцами, а в глазах, насколько я успела заметить, затаился страх, как у испуганной собаки, и она как-то странно все время посматривала в дальний конец улицы на желтый автобус.

Энн подошла ко мне, и теперь мы вместе стали смотреть из окна на улицу. Я мельком оглядела дочь: рюкзак небрежно свисает с плеча, в руке зажата серебристая карточка-пропуск, одна лямка рюкзака так туго перехватила шею, что стала похожа на петлю висельника.

– По-моему, – сказала я, – вон та девочка страшно нервничает.

– И зря, – пожала плечами Энн. – Это Сабрина. Коэффициент у нее просто отличный. – И она заговорщицким шепотом сообщила: – В отличие от Жюли Уинстон, между прочим. Знаешь, мам, Жюли ведь на прошлой неделе чуть не завалила продвинутый тест по математике. – Она с аппетитом откусила от яблока и снова принялась что-то писать в своем iPad.

Я отвернулась от окна, покрытого каплями дождя, и удивленно заметила:

– Мне казалось, что результаты тестов конфиденциальны. – Но я, разумеется, тоже когда-то в школе училась. И хорошо знаю, каковы дети.

Энн снова небрежно пожала плечами.

– Ну, в общем, да. Но только не «особо выдающиеся». Ты же сама прекрасно знаешь.

Да. Знаю.

– Короче, у Жюли теперь самый низкий Коэффициент в классе, и все из-за того теста по математике, – продолжала Энн. – А еще у нее в этой четверти три дня пропущены по болезни. А еще она опоздала в прошлую среду на автобус. А еще ее мама получила уведомление об увольнении,