Когда посетителей наконец удалось заставить занять офицерские места, началась репетиция церемонии. Брат Берджес запретил членам ложи подсказывать. Посетители должны были делать сами абсолютно все, а потом у них отняли и последнюю надежду, отстранив от ритуала артиллерийского старшину как занимающего слишком высокое положение. Тут они совсем запутались. Одноногий справа от меня хохотнул.

– Нравится? – спросил у него врач.

– Нравится? Да я на седьмом небе! Надо же, снова в ложе, я даже начал всё вспоминать, глядя на то, где они допускают промашки. Веры во мне немного, но всю, что есть – я вынес из ложи. – Заметив меня, он покраснел, как бывает, когда понимаешь, что повторяешь одно и то же одному и тому же человеку несколько раз за вечер. – Да, скрытое аллегориями и раскрывающееся в символах, отцовство Бога при братстве людей, а какого черта еще человеку надо? – Он рассмеялся. – Глядите, глядите! Они ее всю запутали и узлами затянули. Я б и то лучше сделал, хотя у меня нога осталась во Франции. Да, теперь им, наверное, придется все сначала начинать.

Новый органист попробовал сгладить возникшую неловкость очередным прикосновением к нашим ушам ангельских крыльев.

А когда любительская труппа, краснея и пыхтя, все же закончила, она потребовала, чтобы братья местной ложи теперь показали им пример и проделали все сами с начала. Вот тогда я впервые и понял, что такое отточенный до мелочей в каждом слове и жесте ритуал. По окончании мы все зааплодировали, одноногий капрал – громче всех. Для всех это было настоящее откровение.

– Мы очень гордимся тем, как проводим ритуал, а сейчас у нас еще и отличная аудитория, – прокомментировал доктор.

Затем Мастер прочел небольшую лекцию о смысле некоторых символов и таблиц, изображения которых были в ложе. Тема была изрядно затасканная, но своим глубоким голосом он словно раскрывал ее заново.

– Удивительно, до чего живучи эти старые прописи, – пробормотал доктор.

– Это точно! – украдкой поддакнул одноногий одним углом рта, как школьник на уроке. – Но это те самые прописи, которые нам и в аду на шею навесят. Ты уж мне поверь. Я их в своей жизни столько порвал, что мне можно верить. Тс-с-с! – И он даже подался вперед, чтобы не упустить ни слова.

Между тем брат Берджес коснулся вопроса, который по-разному отражается в ритуале в разных ложах, и попросил братьев поучаствовать в обсуждении.

– Ну вот, например, на Ямайке, Досточтимый сэр… – начал один из посетителей и рассказал, как они делают это у себя в ложе. С разных сторон (и ложи, и мира) разные братья вставали и рассказывали, как принято у них, и когда разгорелась настоящая дискуссия, доктор тихонько передал нам сигареты.

– Вообще-то это нетерпимое нововведение, – пояснил он, обойдя наш ряд и садясь на свободное место капитана-органиста, – но разве может мужчина говорить и при этом не курить? К тому же это всего лишь ложа наставления.

– Да, я за один вечер узнал больше, чем за десять лет! – Одноногий на мгновение отвернулся от стоявшего в центре мрачного прапорщика в шпорах, который рублеными фразами излагал особенности голландского ритуала. Поднялся сизый дым, беседа оживилась, а орган с возвышения тихо благословлял нас всех.

– Просто восхитительно! – сказал я доктору. – Как вам это вообще удалось?

– Все пошло от брата Берджеса. Когда началась война, он стал заговаривать с покупателями, забегающими к нему в лавку. И потом он рассказывал нам, вечно сонным, что ничего люди так не хотят, как посидеть в ложе, просто посидеть и порадоваться, вот как мы с вами сейчас. И оказался прав. Он почти всегда прав. Война многому нас учит. Ложа для человека значит гораздо больше, чем принято думать. Как правильно заметил наш друг справа, иногда бывает так, что масонство – это единственная практическая вера, которая у нас есть, не считая детства. Пусть это звучит банально, но ведь правда, что оно соответствует всему, что мы считаем хорошим и правильным. – Он вздохнул. – А если эта война не показывает всем людям, что они братья, то… то я тогда ганс.