– Можете включить свет, – тихо сказал Латтинг. – Вам все еще хочется провести здесь за разговорами всю ночь?

Наутро, около девяти часов, хозяйка, поднимаясь раз за разом на ступеньку, думала, какая же это тяжкая ноша. Не успела хозяйка прикоснуться к двери, как та распахнулась, и на нее зыркнул дикий мордоворот, и голос из-под маски завопил:

– Полагаю, вы явились за остальной суммой?

– Да, – ответила хозяйка, – действительно.

– Подите прочь!

Дверь захлопнулась – ее заперли изнутри.

Она принялась колотить в дверь.

– Гоните арендную плату!

– Неряха! – крикнул он. – Грязнуля!

Он высунул маску наружу, чтобы она могла на нее полюбоваться. Резьба на маске изображала красные гримасы, алые нахмуренные брови и скрежещущие зубы.

Она с воем побежала вниз по лестнице.

У себя в комнате мистер Уильям Латтинг выложил деньги на стол.

– Итак, – медленно проговорил он, – ставлю двадцать пять долларов, мой милый Смит, что через час я спущусь вниз и обнимусь с моей квартирной хозяйкой миссис Флаерти как ее старый возлюбленный, и все будет хорошо.

Смит достал свои деньги.

– Даю десятку сверху.

Уильям Латтинг молча покачал головой:

– Вы наивны. Вы плохо меня знаете. Считайте, плакали ваши денежки.

В десять утра в дверь миссис Флаерти постучали как никогда нежно и ласково. И когда она отворила ее, перед ней возникла деревянная личина с вырезанной на ней лучезарной улыбкой и развеселыми глазами.

– Ах, миссис Флаерти!

– Кто это?

Она прижала ладонь к губам.

– Это ты?

– Ну вот, пришел и напугал милую женщину, – сказала жизнерадостная маска.

– Мистер Латтинг, – сказала она.

– Вы ведь впустите этого скверного человека, не правда ли? – спросил он.

– Что такое?

– Я глубоко опечален и раздосадован. О, примите мои извинения, прошу вас о прощении, а не то я умру.

– Но вы были такой странный, – сказала она, стоя в дверях.

– Чудовище, дикарь, варвар, подлец, подонок.

– Не всё сразу, – сказала она.

– А еще болван, жулик, трусишка и чей-то там сын…

– Умоляю!

Она взглянула на обманчиво сияющее лицо. Он сцепил пальцы, словно поклонялся ей. Схватил ее за руку и облобызал губами теплой маски.

– Снисхождения! Вы – леди, а я – неотесанный мужлан!

– Ну я бы не сказала.

В ее глазах читалась неуверенность.

– Вы были так любезны, что поднялись ко мне по всем этим ступенькам, с ноющей спиной…

– Как вы узнали?

– Спины всегда побаливают, мадам, а боль в вашей спине – перл среди всех болей! Я виноват. Возьмите деньги. И вот еще доллар в придачу. Угостите всех дам шоколадным мороженым и расскажите, как этот гадкий мистер Л. обращался с вами и как он потом вынужден был платить отступного, чтобы ему это сошло с рук.

– Теперь вы ведете себя очень даже благопристойно, – сказала она.

– О, как отрадно слышать это от вас. Я весь в горячечном возбуждении. Во мне все бурлит!

– А я как раз затеяла чаепитие, – сказала она. – Зайдете на чашечку?

– Вы завариваете только лучший чай. Сочту за удовольствие.

– Вот бы вы всегда так себя вели.

Она отправилась за сервизом.

– Но ведь артисты такие нервные и своеобразные.

– Желудок.

Он взял у нее розовую чашку.

– Знаете ли, у меня с желудком неладно.

– Ах, бедненький. Кусочек сахару или два?

В двенадцать пополудни мистер Латтинг похлопал Смита по груди.

– Гоните деньги, – сказал он.

– Какие деньги? – спросил Смит.

– Смотрите, – сказал Латтинг.

Он постучал в окно и помахал миссис Флаерти, которая вывешивала свежее белье на веревку на залитом солнцем заднем дворике.

Она помахала ему в ответ и захихикала.

– Черт побери! – и мистер Смит выудил из кармана деньги расплатиться за проигранное пари.