Из тенистых закоулков своего одеяния он извлек камертон и слегка тронул его косой.

– ВОТ НУЖНАЯ НОТА…

– Не-ка! – ответил лебедь, качая головой.

– ПОЧЕМУ? ТЕБЕ ЧТО-ТО НЕ НРАВИТСЯ?

– Наоборот, мне тут очень нравится, – сообщил лебедь.

– УВЫ, НИЧЕГО НЕ МОГУ ПОДЕЛАТЬ.

– А тебе известно, что я ударом крыла легко ломаю человеку руку?

– МОЖЕТ, Я НАЧНУ, А ТЫ ПОДПОЕШЬ? ЗНАЕШЬ «СЕРЕНАДУ СОЛНЕЧНОЙ ДОЛИНЫ»?

– Дрянь из слюнявых фильмов! Я, между прочим, лебедь!

– ТОГДА, МОЖЕТ, «КОРИЧНЕВЫЙ КУВШИНЧИК»? ХА-ХА-ХА, ХЕ-ХЕ-ХЕ, ЗВЯК-ЗВЯК-ЗВЯК…

– И это называется песня? – Лебедь разгневанно зашипел и, качнувшись всем телом, переступил с одной перепончатой лапы на другую. – Не знаю, откуда ты родом, мужик, но в наших местах в музыке разбираются куда лучше.

– В САМОМ ДЕЛЕ? ТАК, МОЖЕТ, ПРОДЕМОНСТРИРУЕШЬ МНЕ?

– Не-ка.

– ПРОКЛЯТЬЕ.

– Думал поймать меня? – произнес лебедь. – Хотел нагреть? Думал, я расслаблюсь и исполню тебе пару тактов песни коробейника из «Лоэнлебдя», да?

– НИКОГДА НЕ СЛЫШАЛ. ЧТО ЗА ПЕСНЯ КОРОБЕЙНИКА ТАКАЯ?

Лебедь сделал глубокий, усердный вдох.

– Ну, та самая, она еще начинается: «Ты резать мой горло, битте шён…»

– С УДОВОЛЬСТВИЕМ, – произнес Смерть.

Коса рассекла воздух.

– Вот гадство!

Мгновением спустя лебедь вышел из своего тела и взъерошил перья на белоснежных, но теперь уже слегка прозрачных крыльях.

– Ну и что дальше? – спросил он.

– ТЕБЕ РЕШАТЬ. ЭТО ВЫ ДОЛЖНЫ РЕШАТЬ САМИ.

Откинувшись на спинку кожаного кресла, Нечаст Бадья сидел с закрытыми глазами, пока главный режиссер не закончил свой рассказ.

– Итак, – произнес Бадья, – посмотрим, правильно ли я тебя понял. Имеется Призрак. Каждый раз, когда кто-нибудь в этом здании теряет молоток, делается вывод, что молоток украл Призрак. Кто-то сфальшивил – тоже из-за Призрака. Но вместе с тем, если потерянное находится, благодарят за это того же Призрака. Если спектакль прошел хорошо, то, само собой, Призрак постарался. Он идет бесплатным приложением к зданию, как крысы. То и дело попадается людям на глаза, но видят его недолго, потому что он приходит и уходит, как… как Призрак. Кроме того, каждую премьеру он бесплатно пользуется восьмой ложей. И ты утверждаешь, народ его любит?

– «Любит» не совсем верное слово, – поправил Зальцелла. – Правильнее было бы сказать, что… конечно, это чистой воды суеверие, но считается, что он приносит удачу. Во всяком случае, так всегда считалось.

«Только тебе этого не понять, неотесанный сыродел, – добавил он про себя. – Сыр есть сыр. Молоко скисает естественным образом. Тебе не надо заставлять его скисать, вздрючивая несколько сотен человек, пока у них нервы не натянутся как струны…»

– Приносит удачу… – без всякого выражения повторил Бадья.

– Удача очень важна. – В голосе Зальцеллы кубиками льда плавало страдальческое долготерпение. – Наверное, в сыроделии темперамент не самый важный фактор?

– Мы больше полагаемся на сыворотку.

Зальцелла вздохнул.

– Так или иначе, в Опере считается, что Призрак… приносит удачу. Раньше, бывало, он посылал людям короткие ободряющие записки. После по-настоящему удачного представления сопрано находили в своих гримерных коробки шоколадных конфет, его подарки. А еще он любит дарить мертвые цветы.

– Мертвые цветы?

– Даже не цветы. Просто букеты розовых стеблей, без бутонов. Это нечто вроде торговой марки Призрака. Считается, что такой его подарок тоже приносит удачу.

– Мертвые цветы приносят удачу?

– Очевидно. А вот живые цветы в опере уж точно к ужасному невезению. Некоторые певицы даже в гримерку их никогда не принесут. Ну а мертвые цветы вполне безопасны. Конечно, охапка цветочных стеблей – несколько странное зрелище, зато ничем тебе не угрожает. И появление таких букетов никого не тревожило. Наоборот, это был знак того, что Призрак вас поддерживает. По крайней мере, истолковывалось это именно так. До некоторых пор. Но шесть месяцев назад…