И она весело затараторила дальше о том, как здорово оказалось похудеть, какую модную одежку она теперь себе купит, и о прочих глупостях. Я уже встала с дивана, готовясь прощаться, но она словно не замечала этого, самозабвенно рассказывая уже о какой-то своей подруге:

– Зинка вот стройная была с детства, потому и в жизни хорошо устроилась. К худым вообще отношение другое, им всюду дорога открыта. И мужики их любят, и профессора, и работу они любую выбрать могут, да хоть на телевиденье… Вот вы стройная, потому и стали журналисткой, верно?

Я судорожно сглотнула, пытаясь придумать достойный ответ, но Танечка и не собиралась дожидаться, пока я приду в себя. После секундной паузы она продолжала:

– И я, когда похудею совсем, смогу уйти из дурацкого магаза, и на приличную работу устроюсь. Да хоть в секретарши пойду, к нормальному мужику. Я ж хорошенькая, когда не толстая, окручу его в два счета. Я не Зинка, конечно, она-то у нас умная, ей никто не нужен, чтобы в люди выйти. Я умным тоже всегда завидовала, но тут уж ничего не попишешь. Ну да девушке образование и ни к чему, а борщи я готовить такие умею, что любой пальчики оближет…

Я уже думала перебить девушку и откланяться, но вдруг она осеклась и как-то странно сжалась в комок.

– Холодно чего-то… Вам тоже холодно? – Танечка зябко поежилась, встала, вытащила из шкафа и накинула на себя теплый меховой жакет. Затем снова вернулась в кресло. – Хоть бы затопили поскорее, а то вымерзнем тут все. Завтра же калорифер куплю, буду сама комнату греть. Вам тоже кофту дать?

На мой взгляд, в комнате было скорее жарко. Но Танечка тряслась, словно от озноба, и даже жилет не спасал положение. Она поглубже вжалась в кресло, сильно побледнев и периодически вытирая рукой лоб. Но меня испугало даже не это, а то, что она внезапно перестала говорить. Это было слишком странно, и совсем на нее непохоже.

– Может, у вас температура? – забеспокоилась я. – Простыли?

– Да, в самом деле, сейчас померю. – она посмотрела на меня и попыталась улыбнуться. Но лицо словно не слушалось приказа мозга: правый уголок губ слегка приподнялся, зато левый резко опустился вниз. Прекратив попытки растянуть губы в улыбке, она невнятно прошептала: – Надо гааадусиик зять, голоаа боиит…

Девушка попыталась приподняться с кресла, но ноги подогнулись, и она упала обратно. В немом ужасе я смотрела, как на ее лбу выступает кровавая испарина. Она попыталась приподнять левую руку, но не сумела, кое-как дотянулась правой до лба, и розовые кровавые разводы изуродовали бледные щеки.

– Леааа, аачаа… – она все бормотала что-то, бессильно опуская голову на широкую ручку кресла. – Гоооааа болииит сильооо… – внезапно она вскрикнула, дернулась всем телом и замерла.

От ужаса меня начал бить сильный озноб. Я попыталась встать с дивана, но ноги не слушались, и я в ужасе схватилась руками за лоб. Если руки окрасятся красным, мне конец! Но лоб был абсолютно сухим, и пальцы остались чистыми. Оставив попытки подняться, я схватила мобильник и набрала телефон Митяя:

– Митенька, я тут у Тани… Она умерла!!! – дико заорала я прямо в трубку.

– Ох, б***! – видимо, я оглушила его своим криком, и какое-то время он не мог прийти в себя. – Лена, не истери! Что случилось?

– Таня умерла. – через силу выдавила я. – У нее выступил кровавый пот, и она умерла! Она сидит мертвая, прямо в кресле, и я сижу рядом!!!

Слезы холодным комом теснились в груди, но плакать я не могла.

– Так, понял. Сиди смирно, я сейчас буду. – спокойно и размеренно сказал Митяй. Его уверенный тон слегка успокоил меня, и мне стало стыдно за свой испуг.