– Чегой надо?

Зинаида протиснулась в дверь осторожно, бочком, толстая корова. Жену Степан не любил, хотя женился с выгодой, уж больно хорошее приданое положил Зинин батюшка, ныне покойный, все боялся, что дочку его так никто за себя и не возьмет. Некрасивая она была, толстая, волосики жиденькие, лицо рябое, как яйцо у больной несушки, ко всему еще и глупая.

– Степнаушко, – завела свою волынку жена, – ты только не серчай, там Кириллу, молодшенькому, совсем худо стало, с животом, бедненький, вторые сутки мается. Я дохтура покликать велела. – Она уставилась на него своими глупыми коровьими глазами.

Дура! Дура, как есть! «Дохтура» он позвала, хоть бы выговаривать для начала научилась! Идиотка! А что доктору платить придется, так это ее не волнует?! Подзабыла, небось, науку мужнину, ну ничего, сегодня Степан напомнит этой жирной свиноматке – вон как разнесло-то, ни дать ни взять кадушка с дрожжевым тестом, того и гляди, через край перельется, – кто хозяин в доме.

Подумал, и на душе враз потеплело, особенно умилил его испуг в больших, по-коровьи беспомощных глазах жены: знала, небось, на что шла, когда врача вызывала. Степан Афанасьевич бил жену часто и со вкусом, а она только закрывала лицо толстыми мягкими руками да тихонько повизгивала. Еще отец Степана Афанасий любил приговаривать: «бей бабу молотом – будет баба золотом». Будет, будет, мысленно пообещал Степан, с неприязнью разглядывая блинообразное лицо Зинаиды, а то взяла, видите ли, волю – докторов вызывает.

– Пошли кого сказать, чтоб не шел, пущай передадут, что все в порядке!

– А дите? Жалко же. – Вот дура, «дите» ей жалко, а денег мужниных не жалко, которые коновалу отдать придется, чай, за бесплатно никто работать не спешит.

– Дай отвару какого, ну, там, семени льняного или еще чего. Мне тебя учить, что ли?! – внезапно разозлился Степан. Вот прицепилась, корова, как репей!

– Так, Степанушко, – Зинаида жалобно захлопала короткими рыжими ресницами, – он уже пришел.

– И что?

– Тебя позвать велел. Поговорить хочет.

– Что ж ты сразу не сказала, дура! – заорал Степан Афанасьевич. – Веди сюда! Хотя нет, – Директор окинул критическим взглядом свой кабинет: чисто, тепло, уютно, мебель хорошая. Пожалуй, сюда вести незнакомого врача не стоит, еще цену заламывать начнет, а там, внизу, сразу видно – сиротский дом, взять с них нечего. – Сам спущусь. А ты сгинь с глаз моих, чтоб я тебя больше не видел!

Сегодня впервые я посмотрела на забор, окружавший ТЕРРИТОРИЮ, новыми глазами – глазами насмерть перепуганного человека. Я вообще на работу идти не хотела, но Локи сказал, что это будет выглядеть подозрительно, и пришлось собираться. Как нарочно, все валилось из рук: сказывались бессонная ночь и нервное потрясение… Странное дело, при дневном свете ночные чудища больше не казались такими уж страшными, но… Наша идея, точнее, идея Локи, выглядела еще более идиотской.

Он попросил, чтобы сегодня я ничего не предпринимала. Интересно, что я вообще могу предпринять? Забраться в кабинет директора со связкой отмычек в сумочке? Хотя нет, отмычки придется оставить на пропускном пункте. Тогда протащить мини-камеру? Во-первых, у меня ее нет, а во-вторых, как я собираюсь ее тащить? Поэтому на слова моего незваного напарника или, скорее, сообщника, я ответила утвердительным кивком, но Локи не поверил и повторил свои наставления еще раз. У него вообще все получалось очень просто: я должна вести себя максимально естественно, словно ничего не произошло. Легко ему говорить, а я театральных институтов не заканчивала и актрисой стать не мечтала, и вот как мне, после всего услышанного, делать вид, что все хорошо? Позднее, когда я немножко освоюсь с ролью тайного агента, мне придется не только смотреть по сторонам, вынюхивать и подслушивать, но и провоцировать людей на разговоры. Можно подумать, на любой мой идиотский вопрос собеседник враз осчастливит меня ответом и при этом не станет интересоваться, зачем мне та или иная информация. Глупо, конечно, но, поскольку я уже согласилась на эту авантюру, будем что-то думать.