Жора двинулся вдоль стены, рассчитывая отыскать в ней какой-нибудь изъян. Пройдя метров триста, он решил приложить ухо к тонкому зазору, образующемуся между одной из плит и черным столбом, служащим ей опорой. Но кроме завораживающего шума ветра по ту сторону, больше ничего не услышал. Разглядеть пространство за стеной тоже не получилось.

Нужно было или возвращаться обратно к лодке, или рыть подкоп. Жора представил, как нелепо это будет выглядеть, если он своим небольшим топориком станет копать у основания стены. И его снова пронзило.

На стене не следовало сосредотачиваться. Можно было попытаться миновать ее, просто игнорируя, не замечая.

Сев по-турецки спиной к стене, Жора стал убеждать себя, повторяя как заклинание: не может такого быть, не может страна тратить на стены столько бетона, не может, это нереально, это просто абсурд – столько бетона ради одной стены… Люди до сих пор ютятся в деревянных бараках, не может…

Но чем дальше он думал об этом, тем больше в его сознание закрадывалось сомнение. Страна периодически выкидывала и не такое. Она могла, если нужно, несколько раз обмотать колючей проволокой по экватору земной шар.

За размышлениями Пеликанов не заметил, как позади него стал раздаваться мерный, убаюкивающий стук колес. Жора быстро сообразил, что произошло. Ему хотелось тут же повернуться, чтобы проверить свою догадку, но он оттягивал, медлил, продолжая внимательно вслушиваться в монотонный звук и ловить спиной набегающие волны подогретого тепловозного ветра.

«Это никакие не плиты. Стена – это застывшие, окаменевшие вагоны. А если так…»

Жора смотрел на проплывающие мимо опломбированные «теплушки», пытаясь разглядеть за их дощатыми бортами хоть какие-то признаки жизни. Под одним из вагонов он заметил болтающийся на крюке почерневший от копоти металлический чайник. Как и стене, поезду не было видно конца-края, вагоны тянулись нескончаемым потоком, заполняя собой все зримое пространство.

Было ясно, что поезда, как и стены, в действительности не существовало, но броситься под колеса даже воображаемого железнодорожного состава было все равно очень непросто. Вместе с тем Жора ясно понимал, что непреодолимая преграда раз за разом будет возникать перед ним, указывая на один из его глубинных страхов и требуя его преодоления. Пока он не решится на отчаянный поступок, путь дальше в Заповедник ему заказан.

«Была не была!» Шагнув вперед, Жора успел оценить всю философскую глубину этой русской присказки, загадочной, как буддийский коан, и произносимой перед совершением самых отчаянных и необъяснимых поступков. Она как бы давала понять, что все, кажущееся реально существующим, одновременно таковым не является, за исключением самих героических актов безрассудства, как бы воспаряющих над условным разделением бытия и небытия. Преодоление этого противоречия для любого нормального сознания оказывалось невозможным, именно поэтому нормальное сознание, никогда не решалось на совершение таких поступков. Но по той же причине от него всегда ускользала последняя истина, способность созерцания которой открывалась только за гранью нормальности.

Пеликанов успел подумать об этом и о многом другом. Он уже почти увидел, каким образом разрывается представившийся ему замкнутый круг. Но в этот момент услышал отчетливый хруст черепа – тупой, неприятный звук, будто внутри его головы зияла пустота. Ему показалось странным, что череп мог слышать и воспринимать хруст собственных костей (Жора именно так для себя сформулировал). В этом было что-то обнадеживающее.