Больше я не ходила вечером гулять, предпочитала общаться с Кристиной днем, слушая ее исповеди о волшебном Глебе и большой любви. Вечерами же от нечего делать читала летнюю литературу и просматривала учебники на грядущий учебный год. Увлекла алгебра. Я всегда склонялась к математике. По русскому тоже была хороша, но ляпала ошибки и часто путалась в правилах. Цифры нравились больше. Школьная программа была для меня не великой наукой, да и углубленное изучение не составляло труда.

Родители не успевали радоваться.

Первое полугодие закончила всего с тремя четверками. И когда попросилась встретить Новый год у Кристины, предки которой уезжали в санаторий «освежить чувства», отец было запротестовал, но мама заступилась: «Пусть идет, Вить. Она у нас умница. Правда же, Маш? Мы можем тебе доверять?».

Я истово кивала, заверяя родителей, что являюсь воплощением надежности и целомудрия. Сама же собиралась напиться как следует, потому что изо всех сих хотелось сделать что-то дебильное, взбалмошное и взрослое.

За эти полгода так устала быть пай-девочкой. Устала от пятерок и похвал. Устала от дополнительных тренировок по гимнастике. Устала от прекрасной репутации в школе. Устала видеть его почти каждый день. Устала, что он перестал здороваться. Устала слушать Кристинку которая, в конце концов, переспала с Глебом и почти сразу после этого рассталась с ним. Устала, что они сошлись раз пять за последний месяц и шесть разругались. Устала реветь в подушку, вспоминая губы Симонова и мечтая, чтобы у нас все пошло по сценарию Крис-Глеб. Мечтала вырасти и стать потрясающей, чтобы показать ему, дураку, что я лучше той, другой.

Но сначала хотелось напиться.

Я прибежала к Кристине, едва на часах пробило шесть вечера. Под «Иронию судьбы» мы строгали салаты и жарили мясо. Трижды позвонили родителям, отчитаться, что все хорошо. К девяти пришли еще девчонки, стали помогать носить на стол многочисленную снедь.

К этому времени я так умоталась, что больше хотела наесться, чем напиться. Но, едва села за стол, разумеется, велели выпить. Холодное шампанское, провожающее, старый год приятным жидким морозом стекло в желудок. Сразу стало тепло. Я накидала себе в тарелку всего понемногу и много-много восточного салата. Вся изошла слюнями, пока аккуратно его нарезала и смазывала. Внушительная порция была проглочена почти моментально. И почти моментально началась изжога, переходящая в невероятно болезненные колики. Я не придумала ничего умнее, как запить шампанским. Стало еще хуже.

Пытаясь корчить улыбки из болезненных гримас, я с трудом дотянула за столом до нового года. Почти теряла сознание от боли, пока подруги нестройным, но задорным хором путались в слова гимна. Очень скоро компания засобиралась. Кто домой, потому что отпустили ненадолго. Кто на елку, отдать дать традиционным гуляньям. Я в свою очередь изо всех сил желала не сдохнуть от боли. Пришлось признаться Кристине, что все плохо, и я собираюсь отбросить ласты, благодаря майонезу с чесноком и копченостями, залитым шампунем. Хозяйка дома радушно предложила прилечь. Но не в спальне, потому что у нее были собственные планы на родную кровать. И не в зале, потому что они еще собирались вернуться и продолжить отмечать. Не осталось ничего, кроме как упасть на неширокий диванчик в кухне.

Надеясь на лучшее, я приняла от Кристинки какие-то таблетки, тонкий плед, выпила полстакана теплой воды, переоделась в захваченную приличий ради пижаму и легла. Боль не исчезла, но спустя некоторое время притупилась.