Гадаю, сколько же лет может быть отцу Дэна. На вид ему лет сорок. Похоже, что он был довольно молодым, когда родился сын. Примерно нашего возраста сейчас.

– Денис шутит, – мужчина с невозмутимым видом режет индейку, а затем обращается ко мне. – Позвольте я за вами поухаживаю, Маша.

Я подвигаю свою большую тарелку, и Громов начинает накладывать в нее кусочки ароматного жаркого. Один, два, три… Я с вожделением смотрю на еду.

– Еще? – Мужчина насмешливо косится на меня.

Я киваю. Ну а что? Мне же не надо произвести на него хорошее впечатление. Так хоть наемся впервые за день.

– Я раньше индейку только в кино видела, – простодушно признаюсь я, вспоминая о своей роли.

– Никогда не ели индейку? – удивляется олигарх.

– Для нашей семьи это слишком дорого, – я смущенно опускаю глаза и придвигаю к себе полную тарелку.

Пора начинать играть роль бедной сиротки, которая ну никак не подходит его золотому мальчику.

Дэн ошарашенно смотрит на меня. В глазах так и читается: как, никогда не ела индейку? Ты из какого села, девочка?

Громов накладывает еды себе и спохватывается:

– Как насчет вина?

Я быстро отказываюсь:

– Лучше воды.

Голова мне нужна трезвая. Чтобы в случае чего бежать быстро и прицельно – в дверь и сразу за ворота. До меня только сейчас доходит, что я совершенно одна в доме с двумя незнакомыми мужчинами. И дом этот – за высоким забором в элитном поселке. Случись что – меня тут и закопают, а следов не найдут. Ой, мамочки! Во что я влипла!

– А давайте шампанского за знакомство! – предлагает Дэн.

– Хорошая идея, – кивает его отец и выходит из столовой.

– Куда он? – настораживаюсь я. А вдруг вернется с хлыстом и с наручниками?

– В винный погреб.

– У вас тут и погреб есть? – Я пугаюсь окончательно.

– Ну да. – Дэн удивленно смотрит на меня. – А что такого? У отца богатая коллекция вин. А для их хранения нужна правильная температура.

– Я не буду пить, – наотрез отказываюсь я.

– Почему?

– Потому что я никогда не пила алкоголь, – признаюсь я.

– Серьезно? – Мажор пялится на меня, как будто у меня выросли заячьи уши.

– Да. И я не знаю, как он на меня подействует. Вдруг у меня непереносимость?

– Слушай, мышонок, – Дэн наклоняется ко мне и шепчет на ухо, – я тебе плачу за то, чтобы ты не понравилась моему отцу. А если ты будешь играть хорошую девочку, ничего не выйдет. Отец не выносит алкоголичек. Прошлую уборщицу он уволил, когда засек с бутылкой его элитного вискаря. Так что не отказывайся от бухла, если хочешь заработать бабки.

Он внезапно проводит рукой по моей щеке, и меня бросает в жар от его касания.

– Я выбрал розовое, – раздается за моей спиной голос Громова, я вздрагиваю и оглядываюсь.

Запоздало понимаю, что эти телячьи нежности – игра на публику перед отцом. Со стороны мы, должно быть, выглядим, как влюбленные. Сидим рядышком, шепчемся, Дэн ласково гладит меня по щеке.

Громов ставит на стол бутылку шампанского.

Меня не спрашивают. За меня все решили. Дэн купил меня на вечер. А его отец выбрал напиток к ужину.

Я слежу, как мужчина ловко освобождает горлышко от фольги. Пальцы у него длинные и сильные. Этикетка на французском, и я боюсь представить, сколько стоит эта бутылка. Наверняка больше, чем Дэн обещал заплатить мне.

Шампанское, индейка – полное ощущение, что я попала в рождественское кино. Вот только за окном – сентябрь. И я не главная героиня, а статистка. Сыграю свою эпизодическую роль – и навсегда исчезну из этого богатого дома и памяти его обитателей.

– За знакомство! – провозглашает тост Громов, протягивая мне бокал.

Тоненько звенит хрусталь, как новогодний колокольчик. Готова поспорить, назавтра ни отец, ни сын не вспомнят моего лица. От перекрестных взглядов у меня пересыхает во рту, и я делаю большой глоток, забыв, что в бокале – не газировка, а шампанское.