– Приятного аппетита, – недобрым голосом пожелал Галкин.

– Спасибо, – отозвалась она.

Хотя прекрасно понимала, что этот звонок не означал ничего хорошего. В очередной раз произошел какой-нибудь дерьмовый случай. С утра!

– В общем, в отдел не езди, отправляйся сразу в больничку на Цветочном бульваре.

– Опять?

Больница на Цветочном бульваре с некоторых пор «радовала» бесконечными происшествиями с пациентами, некоторые случаи заканчивалась летально. Но, что характерно, при расследованиях, которые затевались по жалобам, ничего выявлено не было. Никакого криминала. Даже врачебная халатность исключалась. Либо это бывали очень запущенные случаи, когда пациент долго тянул с обращением к докторам. Либо неоперабельная ситуация при острой фазе заболевания. Либо несоблюдение пациентом режима и лечения, приписанных врачами.

Маша буквально под микроскопом изучала все случаи – ничего, все в рамках закона.

– Они достали уже! – проворчала она раздраженно и с хрустом откусила от тоста. – Что подразумевается? Халатность? Смерть по неосторожности? Или кто-то поскользнулся и упал в коридоре на мокром полу?

И такое бывало с этой больницей.

– Нет, никто не поскальзывался, Борина. Чего ты начинаешь? – отозвался Галкин нервно.

Его эта больница тоже достала уже. Приходилось срывать сотрудников с серьезных мероприятий. Тратить время на жалобщиков.

– Извините, товарищ подполковник.

– Ситуация такая: ночью там умерла молодая женщина. Поступила по «Скорой». Сразу оговорюсь: подробностей не знаю. Но сигнал был на самый верх. Кто звонил и во сколько – не знаю. Но меня дернули сверху и просили разобраться.

– В очередной раз?

– В очередной раз, – подтвердил Галкин. – И да, если задумаешь выяснить, кто это так обеспокоен состоянием дел в клинике, что без конца сигнализирует наверх, хочу предупредить – не смей.

Все понятно. Значит, кто-то из влиятельных там либо лечится и боится за последствия для своего здоровья, либо рвется на должность главного врача и теперешнего активно подсиживает.

Других вариантов быть не может.

– В общем, поезжай туда и разберись на месте.

– Есть!

– И да, особо не торопись. Главврач у них с девяти приступает к работе.

Будто она не знала!

– Маш, прошу тебя, поделикатнее там. Все же у людей горе…

Горюющих по молодой девчонке, умершей в гинекологии, Маша не обнаружила ни в приемном покое, ни возле отделения, ни у кабинета главного врача. Она разгладила рукав белого халата, врученного ей в приемном покое, поправила сползающие с ее обуви бахилы и вошла в кабинет главврача.

– Вот ее документы.

Главврач положил на стол медкарту с пришпиленным к ней большой скрепкой паспортом.

– Личные вещи?

– Кроссовки, шорты, футболка, нижнее белье, сумка, телефон и заколка для волос – все в хранилище.

– Сумка все же была?

– Да, маленькая сумочка имелась при ней.

– Деньги?

– В кошельке немного наличности, кредитная банковская карта, безымянная, в упаковке. По рассылке, видимо, получила. Расческа. Массажная. Все, больше ничего.

Маша полистала историю болезни, взглянула на паспорт, на прописку. У девушки была временная регистрация, которая заканчивалась через неделю.

– Родственникам не звонили?

– Телефон заблокировался. Пароля не знаем. Ей никто не звонил. Ни до операции, ни после, ни ночью. Но она, что характерно, все время пыталась кому-то дозвониться. Но… – доктор скорбно глянул на нее, – безрезультатно.

– Кому?

– Не знаем. Никто в ее телефон не подглядывал. Она ни с кем не делилась. Но, возможно, она пыталась дозвониться отцу своего ребенка.

– Которого потеряла, правильно я понимаю?