Зашли мы впятером во дворец, слуги вещи сестринские занесли. Направились мы с Глашкой и Васькой наверх, туда, где комнаты им заранее подготовили. А Виктор с Джорджем внизу остались, успокаивать Джорджа после встречи с нами тремя.

– Да, шикарные хоромы, – зашла Глашка в спальню, поставила от прослушки купол, огляделась. – Сразу видно – императорская семья в них живет. – И уже мне. – Как тебя приняли? Не ярились родители его?

– Не знаю, у меня живот заболел, я… Глашка! Васька!

Заржали мои сестры любимые, прямо как кони батюшкины, да громко так, оглушить не побоялись.

– Живот заболел, ох… Марфа… Прямо на встрече прихватило… Ох… Марфа!

Марфа я, знаю. С рождения. И злить меня не надо. Подумаешь, пыльцу волшебную напустила, и стали «кони» эти цвета рыжего, все: волосы, кожа, одежда. Смоется это. Потом.

– Злюка ты, Марфа, – надула губы Васька, – мы к тебе по-доброму, а ты…

– А она мужику рога и хвост с копытами приделала, не побоялась, – злобно проворчала Глашка, – на это у нее ума и храбрости хватило. Небось, теперь и снять не может, да, Марфа?

Покраснела я, глаза в пол опустила.

– Он меня довел, – сообщила слезливо.

– Так тебя все доводят, а ты – сама невинность, фыркнула Глашка, свой сарафан, пыльцой окрашенный, разглядывая, – как прикажешь в таком наряде твои разлюбезным новым родичам показываться? Они, кстати, в курсе, кто ты?

– Не знаю, – вздохнула я, – не думаю, что Виктор им все рассказал.

– Правильно, здоровее будут, – хихикнула Васька и тоже на свою одежду покосилась. – Глаш, а Глаш, сними это, а?

– После Марфы? – уточнила сестрица старшая ворчливо. – Тоже хочешь, как тот мужик, рогами на солнце сверкать?

Снова покраснела я.

Завтрак прошел без нас, да и не жалела о нем я – до полудня хоть не ешь совсем, все, что в рот положил, назад выходит сразу. А вот как только обед настал, собрались за столом мы вместе все: родители Виктора, мы с ним, сестры мои, от пыльцы очистившиеся, Джордж, с опаской на нас поглядывавший. Внесли слуги блюда разные да сытные, расставили на столе прочном, скатертью белоснежной покрытом. Мы с сестрами в сарафанах красных, на рубахи надетых, нарядных, со знаками защитными, на них вышитыми, щеголяем, Виктор с Джорджем и свекром – в костюмах черных, свекровь – в платье длинном, синем, закрытом. Сидим, едим неспешно. Зная привычку Джорджа трапезе мешать, старалась я как можно быстрей голод свой утолить. Но нет, на этот раз не Джордж, свекровь вмешалась.

– Большая семья у тебя, Марфа, – сказала, словно змея прошипела, и на сестер моих с намеком уставилась. – Видимо, живете скромно, раз вы в сарафанах к столу вышли.

Закашлялся Джордж, захрипел. Не в то горло ему каша пшенная, рассыпчатая, попала да и встала там комом.

Виктор рот открыл бы, мать свою перебить, но отец его головой качнул сурово и тоже на нас троих уставился.

– О да, ваше императорское величество, живем мы более чем скромно, – опередила меня Глашка, глазами раздраженно сверкнув. – Ходим в сарафанах, спим на лавках, на столе только скоромную пищу и видим. Зато тут наконец-то отъедимся, отоспимся, да, может, в платья, как люди богатые, переоденемся. – И уже Виктору, ушами пылающему. – Ты бы, родственник, родителям своим родословную невесты поведал, чтобы и они не позорились, и ее за чернавку не держали.

– Виктор? – повернулся к мужу моему император, брови вопросительно выгнул.

– Марфа на сносях, ей волноваться нельзя…

– А то она тут камня на камне не оставит, – закончила за мужа моего Васька, тоже словами свекрови обиженная.

Вздохнул Виктор тяжело, поднялся, ко мне подошел, из-за стола вывел. На середину комнаты вдвоем мы вышли. Снова живот у меня болеть начал. Но повторно уж не сбежишь, в комнате от злых свекров не спрячешься.