- Ты им доверяешь?

- А ты?

- Уже не уверен.

- А я никогда не доверяла. Но что я могу?

Отец задумался. Перспектива и впрямь печальная.

- Ты то хоть знаешь, чего мы ждём? – прервала его мыслительный процесс.

- Могу ошибаться, но это дело, вроде как пытаются перевести по месту жительства Никиты.

- Это как?

- В этом и загвоздка. Процесс уже в действии. Но наше дело проигрышное, если Катя не очнётся. А там есть шанс усадить его не в санаторий, а на нормальную такую скамью подсудимых.

- Но за что? Я же здесь, и Катя тоже.

- Не знаю. Толи кто-то на него зуб точит. Толи, наоборот, хотят, чтобы он поскорее вышел.

- То есть, переведут и сразу же всё замнут?

Я ошарашено уставилась перед собой. Значит шансов нет никаких. Что так, что так, он окажется на свободе. И Дима просил потянуть время для этого? Устало уронив лицо в ладони, хотела заплакать, но слёз не было. Лишь глаза резануло, как от попавшего песка. Чувствовать людей, особенно мужчин – это не моё. Я слепа, как крот. Не умела распознавать в людях опасные для себя черты. Да и на что я рассчитывала? Что в этой истории кто-то ещё, кроме отца будет на моей стороне? Я засмеялась. Хотела плакать, но начала хохотать. От усталости. От безысходности. От отчаяния. От перенасыщенности всем отрицательным, что могло быть в этом мире. Всё бесполезно. Нет никаких шансов вылезти из этой ямы, в которую сама себя и загнала.

Никто не виноват в моём нынешнем состоянии. Никого не должно было коснуться. Только меня должно было раздавить. Надо было оставаться с Никитой на его условиях. Жить в четырёх стенах и ублажать по его правилам. А устав, покончила бы с собой. Или сделать это сейчас? Взглянув в печальные глаза отца, отдёрнула себя. Что за мысли? Нет, я никогда с ним так не поступлю! В этом мире есть только мы друг у друга. Оставить его не смогу, как бы тяжело не было. А куда хуже, даже не представляю. Это самый низ или достигну дня, когда Никита окажется на свободе?

Боже, я так устала мусолить этот вопрос изо дня в день. Гадать, о своём будущем? Размытом, беспросветном, не сулящем ничего хорошего. Единственное, за что по-настоящему страшно, так это за благополучие папы. Каким окажется его будущее, если меня не станет? А ведь я не выживу. Он мне не позволит.

Ничего лучше не придумав, поплелась в комнату. Упала на кровать. Возможно, это последние недели, если не дни, моей, почти, безмятежности. Душная мгла, впитавшаяся в поры, давно уже отравила организм своим ядом. Блуждая по венам, вытесняет остатки теплящейся надежды. Лишь она позволяла держаться на плаву. Не замирать камнем, уносимая под тяжестью гнёта в кромешную промозглую темноту. И вот сейчас, когда в ушах раздадся звук рвущегося, будто израненный зверь, мотора. Визг покрышек, скрежещущих по шершавому асфальту. И как итог удаляющийся с бешеной скоростью чёрный внедорожник, всё это катализатором запустило процесс ликвидации иллюзорной веры в благоприятный исход.

Свернувшись на мятой постели даже заплакать, не могла. Всё высохло, как в пустыне. Наступила душевная засуха, но не цвета охры, а седого праха. Глядя перед собой на занавешивающую окно тюль, наслаждалась пустотой в мыслях. Ничего. И если бы так было и дальше – то я бы справилась. Превратиться в бездушную, зияющую дыру. Стерильную полость. Раствориться в кислоте жизненного бремени. Чтобы пассивность стала лекарством. Чтобы быть готовой ко всему.

* * *

Утро выдалось пасмурным. Наверное, впервые с начала осени. Через два дня состоится очередное заседание, на котором меня заклеймят ещё больше, а я буду послушно следовать чужому плану.