– Достаточно, сестра. Сестра!

Второй, более резкий окрик заставил сестру замереть: голова ее, словно на подушке, покоилась у него на животе. Он открыл глаза. Доктор Дельфи стояла у кровати, скрестив на груди руки, и взирала на распростертую помощницу с гораздо большим неодобрением, чем раньше выпадало ему. Сестра Кори поднялась – сначала с него, потом с кровати – и стояла теперь с низко опущенной головой.

– Простите, доктор.

– Сколько раз я вам говорила, что здесь мы используем последовательность Хопкинса – Сещольского?

– Я забыла.

– Уже третий раз на одной неделе.

– Но ведь сработало, доктор.

– Вопрос не в том, сработало или не сработало. Я говорю о правилах, существующих в нашем отделении, для вашего же блага, сестра. Я постоянно повторяю вам, что гиперстимуляция только удваивает количество работы. Поэтому я и настаиваю на Хопкинсе – Сещольском. Вы прекрасно это знаете. – И добавила с назидательностью, свойственной людям, с удовольствием подчеркивающим свое более высокое положение: – Мне не хотелось бы обращаться из-за вас к старшей сестре.

Сестра Кори, стоя с противоположной стороны кровати, в ужасе взглянула на нее:

– О, пожалуйста, не говорите ей, доктор Дельфи. Пожалуйста. Эта старая корова у меня уже вот где сидит.

– Сестра! Вам не следует говорить так о старших по должности при пациентах!

Сестра снова опускает голову:

– Просто все так про нее говорят, доктор.

– Это не оправдание.

– Честно, я больше не буду, доктор. Чтоб мне провалиться.

Доктор Дельфи смягчается:

– Прекрасно. Но смотрите, чтобы мне не пришлось снова вести с вами этот разговор. – Наконец она отводит взгляд от сестры и обращает его вниз, на пациента. – Пожалуйста, простите меня, мистер Грин. Сестра Кори еще не закончила период обучения в нашем отделении. – Теперь она смотрит на нижнюю часть его тела. – Так, давайте посмотрим, как поживает ваша самая чувствительная и здравомыслящая часть.

Он чувствует, как она взвешивает на руке эту часть и оценивает ее твердость. Он закрывает глаза.

– Давайте-ка попробуем чуть-чуть это увеличить. На треть дюйма, не больше. – Она поглаживает эту часть пальцами. – Чудесно. Так. Еще. Еще разок. Прекрасно. – Голос ее приобретает новый тон, почти хвалебный, в нем даже звучат удивленные нотки. Она снова выпрямляется, стоит прямо над ним. – Я сама закончу процедуры сегодня, поскольку это наш первый сеанс. В дальнейшем это будут делать сестры. Я, разумеется, буду время от времени приходить и проверять, как вы прогрессируете. Согласны?

Он открывает глаза, но не может произнести ни слова, все, на что он сейчас способен, – это не обещающий ничего хорошего взгляд, который она игнорирует. Без всякого предупреждения, оперев левое колено о кровать, она легким движением гимнастки оказывается верхом на своем пациенте.

– Введение осуществит сестра.

А он способен только смотреть, не в силах поверить в происходящее, несмотря на то что оно уже происходит. Он чувствует, как доктор Дельфи, опираясь на руки, со знанием дела опускает к нему лоно, приподнимается, выгибается, приноравливается. Введение осуществляется. Он попал в переплет… он тонет… он погребен…

– Надеюсь, вы не испытываете неудобства?

Он смотрит не отрываясь. Кажется, она обрела совершенно иную индивидуальность. В ней нет ни раздражения, ни злости, только спокойная сосредоточенность. Она снова говорит с ним, не замечая ни его пристального взгляда, ни того, что этот взгляд пытается выразить.

– Руки мне на грудь, пожалуйста.

Он закрывает глаза. Что-то заставляет его поднять руки и положить ладони ей на грудь.