– А до этого…

– До этого мы следили за тобой, – сказал Визерс. – Не контролировали каждый твой шаг, но следили за тем, в какую сторону ты идешь.

– Передайте привет агенту Балленбахеру.

– Как раз этот был настоящим социком, – сказал Визерс. – Не считай нас за дилетантов, ладно? Для того чтобы за кем-то следить, совсем необязательно жить с ним в одном пенале.

– Что ж, логично, – сказал я. – Но это все не отвечает на главный вопрос.

– Позволь мне угадать, – сказал Визерс. – Главный вопрос – зачем мы вообще все это устроили?

– Ты угадал.

– Когда стало понятно, что при нынешнем развитии технологий мы не сможем исследовать феномен твоей памяти, а из твоего пребывания в штаб-квартире мы больше ничего не выжмем, встал вопрос о том, что делать дальше. Вскрытие черепной коробки, которым тогда тебя пугали, было только одним из вариантов, и мало кто надеялся, что мы обнаружим там что-то, чего не могли обнаружить до этого при помощи приборов. Просто отпустить тебя мы не могли, так как ты знал слишком многое из того, чего никому вне СБА знать не положено, а использовать тебя в качестве агента означало потратить несколько лет на твое обучение. И потом, особого дефицита агентов мы не ощущаем, а единственное твое преимущество в качестве шпиона не так уж очевидно. Единственное известное нам на тот момент преимущество, – поправился Визерс. – Новый талант обнаружился у тебя только в военном лагере, и тогда мы были удивлены не меньше тебя.

Выходит, они действительно за мной следили. Я подозревал что-то подобное с самого начала. Вселенная неудачников подарила мне достаточно времени, чтобы продумать несколько версий происходящего.

– Вам было любопытно, что я буду делать, оказавшись в «свободном полете», или же вас больше интересовало, кто и что захочет сделать со мной?

– Нам все было интересно, – сказал Визерс. – Я не исключал вообще ни одного варианта. Главное было – сделать так, чтобы не только ты, но и все остальные, кто мог тобою заинтересоваться, поверили в твой побег. В то, что СБА больше не имеет к тебе никакого отношения.

– И ради этого вы даже нанесли орбитальный удар по собственному городу? – спросил я. – Или это у вас спецэффекты такие?

– Этот город давно заслужил, чтобы в него пальнули с боевого спутника, – сказал Визерс. – Успокойся, бомбардировка была настоящая, но мы устроили ее не ради тебя. Это был гениальный план, разработанный в недрах идеологического отдела. Четыре выстрела накрыли здание, где проводила свои собрания оппозиционная партия, по чистой случайности, разумеется, и теперь обсуждения законопроектов в Генеральной Ассамблее проходят куда спокойнее. Остальная пальба была нужна для нагнетания атмосферы хаоса, которой мы и воспользовались.

– И много оппозиционных лидеров погибло?

– Двое. Но они были самые горластые.

– Вот за это я и люблю демократию, – сказал я. – И никакой тирании, никакого кровавого террора, никаких зловещих подвалов, пистолетов на столе и яркого света в лицо.

– Сейчас неподходящее время для демократии.

– А оно когда-нибудь было подходящим? – поинтересовался я. – Она у вас хоть когда-нибудь была, эта демократия, в вашем самом демократическом из всех альянсов?

– У тебя все равно права голоса нет, – заметил Визерс. – Ты – социк и дезертир. По законам военного времени тебя вообще расстрелять можно.

– Но ты здесь не для этого, генерал. Не так ли?

– Ты удивишься, но я здесь вообще не из-за тебя, – сказал Визерс.

– Я уже удивился, – подтвердил я. Не мог же Визерс прибыть на станцию из-за ситуации с кленнонским кораблем, который вот-вот свалится нам на голову. Это было бы слишком быстро даже для генерала СБА, если, конечно, не его сотрудники организовали поломку прыжкового двигателя на имперском корабле. – Тогда кому же я обязан счастьем снова лицезреть тебя, генерал?