Хуже всего было с языком. «Тарабарщину», как они окрестили турецкий, выучить было сложно, тем более, вникая в тонкости фольклора и Корана. Они придумали легенду о польской прабабушке, чтобы оправдать лёгкий акцент и европейскую внешность. К счастью, брат был темноволосым – в мать. Он с первого дня разделил их обязанности. «Твоя работа в доме, а моя – на улице», – сказал он ей. Так и повелось. В Мармарисе он мотался по окрестным полям и садам, а она покупала дом, потом его обставляла, нанимала прислугу и окружала его заботой.

Так получилось, что вместе с домом они купили себе целое рыбацкое село, находившееся на грани разорения. От курортной зоны оно было в стороне, спрос на рыбу был мал, а земель у жителей не было. Купив в селе разрушенное здание закрытой школы, восстановив его и превратив в особняк, Али провёл в село дорогу, поставил на обоих концах села дополнительные колонки, открыл кабинет стоматолога – у него как раз были проблемы с зубами после тюрьмы, и так стал в глазах людей благодетелем. А когда открыл фабрику по производству консервов из фасоли и рыбы, дав всем рабочие места, да ещё организовал служебный автобус, то стал в глазах людей абсолютным героем и хозяином.

Хозяйство насчитывало свыше двухсот человек, около семидесяти домов, несколько десятков акров земли и несколько километров собственного побережья. Потом добавились ещё полторы дюжины деревень и ферм с общим населением до трёх тысяч человек – тех, что занимались мандариновыми садами дальше, за сосновыми рощами и песчаными пляжами. Картальоглу превратились в настоящий клан. Многие фермеры-безземельники из его арендаторов брали его фамилию, как своего вассала. Их Орлиное Гнездо процветало. Но в их особняке прислуги было больше, чем хозяев. Когда его имя внесли в официальный перечень экспортёров пищевых продуктов Турецкой республики, встал вопрос о браке. Пора было обзаводиться семьями. Но Акджан не могла смотреть на мужчин без содрогания, а он не представлял, как приведёт в дом, где они хранили свою тайну и воспоминания, чужачку. Всё бы так и продолжалось по-холостяцки, но тут судьба вновь сделала выбор за них, решив, что они слишком хорошо устроились у неё за пазухой…

Брат вошёл к ней и остановился на пороге.

– Готова?

– Да.

Даже наедине друг с другом они говорили по-турецки.

– А малышка?

– Я готова, дядя! – сказала маленькая темноволосая девочка лет десяти, вошедшая в комнату следом за ним.

– Отлично. Поедем.

Он пропустил своих любимых женщин вперёд и вышел следом.

В машине малышка весело болтала, рассказывая им всё, чем она жила в этот день. Они переглянулись с улыбкой. Али подобрал девочку в первый их год в Стамбуле. Ей было пять лет, её мать умерла, а родственники куда-то уехали, и о ней никто не заботился. Она слонялась по улицам и попала в лапы нищих. Али спас её, забрав с улицы. Поиски родственников ничего не дали. Девочка точно знала, что ей пять лет, но имя не помнила, потому что её несколько раз называли по-другому новые хозяева. Акджан уговорила брата оставить сироту. «Сейчас она для нас источник забот и беспокойства, но в будущем станет источником радости и гордости, я в этом уверена!», – убеждала она его.

Али сделал ей метрику. Девочку назвали Пынар – «источник». Ей было велено запомнить, что она их племянница. К Али она так и обращалась – «дядя», но Акджан очень скоро стала звать мамой…

В мечети они разделились – Али прошёл к мужчинам, а она с девочкой к женщинам. Был праздничный намаз. Акджан тихо помолилась об удаче для брата, о счастливой судьбе для Пынар и о покое для её родителей. Для себя она давно ничего не просила – и так была довольна своей судьбой.