Бродяга в зеркале оброс рыжей щетиной, был грязен и страшен. Изношенная до крайности ушанка сбилась набекрень – одно ухо кверху, как у битого щенка, из-под нее – диким светом глаза, звериный взгляд, но трусливый. Мокрый окровавленный ватник расстегнут, под ним разодранная на животе куртка, не поймешь какого цвета, джинсы в грязи, а вместо ботинок на ногах – плюхи глины. Уголовный рецидивист, попался, когда в окно сельского магазина лез. Такому доверия нет. Понял это Петр Гаузе и сказал:

– Ну и дела!

Тут бы провести по лицу, убедиться, что ты – это ты, а руки за спиной онемели. И ног у входа не вытер.

Капитан обернулся от двери, прицелился носом в Гаузе, но тут изнутри послышалось: «Давай!».

Гаузе замешкался, старался вытереть ботинки один о другой, шмат грязи отлепился и шлепнул о пол. Солдат ему в спину автоматом ткнул.

Гаузе поспешил в кабинет.

За столом, лицом к двери, сидел полковник.

Видно, специально к встрече не готовился: мундир нараспашку, там серая фуфайка. А выбрит так, включая голову, что свет от хрустальной люстры отражается зайчиками и стоит головой пошевелить, как зайчики бьют в глаза, заставляют жмуриться.

Полковник – как солнышко, светл, округл, составлен из шариков. Все шарики разграничены и правильны. Шарики-щечки вылезают под шариками глазками, а над ними лоб – шаром более других.

Полковник посмотрел на Гаузе и огорчился его диким видом. Отвернулся, взял со стола пластиковый мешок – в таких крупу хранят, – приставил к пышным губам, надул шарики-щечки и стал пыжиться.

– Здравствуйте, – сказал Гаузе. – Не выйдет, в пакете дырка.

– Вот именно, – согласился полковник. – Погляди, Левкой.

Капитан сделал строевой шаг к столу, пригляделся носом и сказал:

– Так точно, прогрызено.

Уморительно сказал, Гаузе улыбнулся. Ну вот, кончились его скитания, люди ему попались милые, сейчас разберутся.

– Надо меры принимать, – сказал полковник. – Не хотел я на это идти, но придется. А ты, П-234, не улыбься, нет у тебя к этому оснований.

– Что с ним делать будем? – спросил капитан Левкой, имея в виду Гаузе.

– А номер он зря оторвал, – сказал полковник. – Недостойно это советского человека, номер с себя рвать. Значит, как за ворота, так и номер не нужен?

– Отвечай, – подсказал Левкой Петру Гаузе.

– Не понял, – сказал Гаузе, сохраняя на щеках ухмылку.

– Не понял он, – вздохнул полковник. – Непонятливый.

– Разумеется, – сказал Гаузе, – я виноват в том, что подошел близко к объекту, вверенному вам, но войдите в мое положение. Три дня в лесу, без пищи, а я ведь чуть не утонул, перевернулся в лодке, и все документы пропали. Вы можете позвонить в область, там вам все разъяснят.

Гаузе показал на телефонный аппарат, стоявший на столе. Теперь уж подошла очередь полковнику улыбаться. Что он и сделал. Пробежал толстыми пальчиками по телефонному шнуру, черная змейка тянулась-тянулась, вытянулась до конца. На конце белый бантик привязан, покачивается, а за бантиком черная крыса выскочила, подпрыгивает, играет с бантиком как котенок.

– По этому телефону позвонить? – мягко полковник спросил, без нажима, с некоторой только обидой.

– Простите, я не знал, – сказал Гаузе. – Значит, с другого аппарата придется звонить. А крыса такая смешная, ну ведет себя совершенно как котенок.

– А номер снимать не положено, – сказал полковник и, отпустив телефонный шнур, принялся снова надувать дырявый пакет.

– Зовут меня Гаузе, Петр Петрович, русский, 1940 года рождения, беспартийный, под судом и следствием не состоял, в плену и оккупации не был, родственников за границей не имею…