Проходя мимо в такой тесноте, я не удержался. Наклонился к ее ушку. Втянул тонкий аромат шампуня и кондиционера для белья.

– Спокойно ночи, соседка. Надеюсь, в следующий раз, если тебе приспичит со мной увидеться, в окно ты лезть не станешь.

– Да вы же сами меня притащили!

– Я?

– Ну… Ваши приятели!

– За них я не в ответе, но все равно извини. Действительно, вышло так себе.

– Принято, – потупилась Любаша, трогательно порозовев. Черт, а ведь у нее и глаза красивые, и губы. Пухлые, как сейчас модно, но наверняка свои. В сумерках этого было не разобрать, а тут…

– Люба, а ты любишь пиццу? – спросил я, перемахнув за порог.

– Нет. Пицца вредит моей фигуре, – свела бровки та и бахнула дверью, едва не оттяпав мне нос. Это что было? Она отказалась от свидания? Со мной? Да нет. Скорее, не поняла намека. Что, в общем-то, немудрено, после двух суток на работе. Пообещав себе популярно ей все объяснить, я вернулся домой, как раз когда мужики стали расходиться.

3. Глава 3

– Любовь Дмитриевна, зайдите! – загромыхал Зверев на всю ветеринарку.

– Ну, вот и началось, – перекрестилась Зиночка. Я же, со вздохом простившись с надеждой на спокойное утро, вскочила со стула, на котором сидела, заполняя карточки, и, понуро повесив голову, пошаркала прямиком к кабинету шефа.

– Драсти, Федор Николаич, – промямлила я, топчась в дверях. Зверев злобно на меня зыркнул. Я в очередной раз подивилась его сходству с носорогом, особенно бросающееся в глаза, когда он смотрел вот так – из-под нависших бровей, которые вполне могли защитить его зенки и от песчаной бури.

– Доберман – твой пациент? – бросил шеф, не соизволив поздороваться.

– Мой, – покаянно качнула головой я.

– И? Когда будет оплачен счет на его лечение?

– Ну-у-у… Очевидно, когда хозяева придут навестить Лорда.

– Три дня уже никто не приходил, Любава, – сощурился Зверев.

– Ага.

– Танюха сказала, что звонила хозяину. Тот послал ее к черту. Ты случайно не в курсе, что на него нашло?

– Ну-у-у…

– Да что ты нукаешь?! Ну!

– Там хозяева поругались. Может, им сейчас не до песика.

– А нам что прикажешь с ним делать?! А с оплатой? Сколько раз вам повторять, что мы не благотворительная организация? – распалялся Зверев. Я делала вид, что мне страшно. Без этого было никак. И нам. И ему. Потому что, будучи крайне эмпатичным человеком, Федор Николаевич и впрямь рисковал пойти по миру, если бы привечал всех брошенных и захворавших. Тут же ему явно удалось провести границу между эмпатией и здравым смыслом.

– Давайте чуток подождем, а? Они же одумаются!

– Люба-а-а-а! – схватился за лысую голову Зверев. – У нас стационар переполнен.

– Ну, мы же раньше как-то выкручивались, – заныла я.

– А что это за кот, кстати, в карантине?

– Ну-у-у…

– Любовь Дмитриевна! – рявкнул в ответ на мое невнятное блеяние Федя.

– Пациент. Послушайте, была тут одна парочка – умереть не встать…

Возмущенно всплеснув руками, падаю на стул и принимаюсь рассказывать о кошатниках-вегетарианцах, которые морили усатого голодом из этических соображений. Обычно в таких случаях шеф проникался, тяжело вздыхал, говорил что-то вроде: «вот же уроды» и закрывал глаза на очередное нарушение. Но сегодня на это не стоило и рассчитывать. Видать, в пожарке, где Зверев проторчал несколько дней, улаживая результаты последней проверки, ему здорово потрепали нервы. Иного объяснения, почему тот совсем не проникся Геракловой бедой, у меня не было.

– Я правильно понимаю, что кота нам придется пристраивать?

– Ну-у-у… Да. Но ведь счет я оплатила!

– Пипец, – заключает Федор Николаич, пряча мясистое лицо в нескладных ладонях. Я всегда удивлялась тому, насколько ловкими могут быть эти большие руки, когда Зверев обращается с нашими четырёхлапыми пациентами.