– Так чего бы нам не заехать оттуда?

– Хочешь остаться без машины? – вопросом на вопрос ответила та.

Дальше шли молча. Жанна только иногда останавливалась и указывала направление. Вскоре появились бараки, а за ними стали тут и там возникать патлатые тетки и бородатые мужики в кожаных куртках и большом количестве понавешенного на них бряцающего железа.

Бывший чипок оказался совсем уж на задворках. На дверях его красовалась надпись: «ВИШНЕВЫЙ СЭД». Чуть ниже мелко было приписано: «Сиди, пей, кушай, папу-маму слушай». В слове «Сиди» первая «И» была кем-то переправлена на «Э».

– У забегаловки хозяин, видать, сменился опять, – нахмурилась Жанна.

– Почему? – встрепенулся Слава.

– Потому что раньше это называлось «Jerry Crazy Bike». И хозяйка у него была такая мелкая блондинистая тетка с шилом в заднице. Ладно, пошли. Даже если хозяева и поменялись, поить и кормить здесь вряд ли перестали.

Жанна распахнула дверь, шагнула вперед. Остальные втиснулись следом. Вошедшая предпоследней Эл окинула взглядом зал и вдруг взвизгнула, словно пятнадцатилетняя соплюшка:

– Сэдик! Солнце! Сто лет тебя не видела!

Сэдик, вальяжный полный мужик в косухе с ухоженными, собранными в толстый хвост длинными седыми волосами, улыбаясь во всю морду вышел из-за стойки.

Сэд оказался новым хозяином заведения. Отсюда и название «ВИШНЕВЫЙ СЭД».

– Вишневый, потому что самым большим спросом пользуется моя вишневая настойка. Это такой эксклюзив, скажу я вам, – объяснил радушный хозяин.

Эл он знал давно и, видимо, более чем хорошо, потому что от платы отказался, велел располагаться и вскоре вернулся с кучей разнообразных напитков и закусок.

Говорил Сэд много, шумно и с удовольствием. Причем все речи его выглядели давно отработанными, обдуманными и обкатанными. Будто бы он долго собирался с мыслями, формировал свое мнение на каждый вопрос, потом долго готовил речь и, уже успев ее отработать перед слушателями, теперь работал на публику. Эдакий театр одного актера.

– Мне свобода эта анархическая даром не нужна была, – говорил Сэд. – Я свободен с тех пор, как первый байк себе собрал. Знаешь, когда было? Тебя еще на свете не было. Человек, который хочет свободы, найдет ее для себя лично при любом режиме. Если, конечно, не станет против этого режима переть. А объявление свободы для всех и ото всего – это, судари мои, бардак. Воля вольная. Тут тебе и «Гуляй рванина», и «Бей жидов и комиссаров», и «Всех убью, один останусь», и «За нами хоть потоп».

– И это, по-твоему не свобода? – заинтересовался Анри.

– Нет, и никогда ею не была. Это разруха. Помните, что Преображенский у Булгакова говорил?

Эл не поняла о ком речь, зато ее спутники, что постарше, видимо, поняли. Анри хмыкнул, Вячеслав сохранил внешнее спокойствие. А Жанна так просто вылупилась на седого байкера:

– ЧТО??? Ты еще и про Булгакова знаешь? Откуда?

– От верблюда, – усмехнулся Сэд. – У меня, между прочим, в свое время два высших образования было.

Тут уже не выдержал Слава и заливисто присвистнул.

– Вот тебе и «фьюить», – усмехнулся байкер. – При президенте еще дело было. Тоже тогда никто не верил, заходит эдакое волосатое в коже и похваляется двумя вышками. А у народа почему-то хаер и косуха с серьезным человеком не ассоциируются.

– Да уж, – поддакнула Жанна.

– Это от комплексов и зажатости, – заявил Сэд. – Вгоняют люди себя в рамки, сами ограничивают свою свободу. Потому когда появляется человек свободный от рамок, предрассудков и комплексов, они не воспринимают его серьезно. Вообще, солидный и серьезный человек – это тот, кто оградил себя наибольшим количеством разнообразных рамок. Всякие дурацкие правила, воспитание, этикет. Пиджак носить так, галстук вязать эдак, носки белые не надевать под костюм. А наденешь не дай бог что-то не так – и все, признак дурного тона. Кому, на хер, нужен этот тон? По всем правилам повязанный галстук, может, и добавляет солидности, но не прибавит мозгов.