– … Звать очень странно… Дра-го. Нет, не венгр. Или венгр, я пока и сама не знаю. Мама, тут переговоры очень дорогие. Вернусь, все расскажу подробно. Все, целую, пока…

Блики костра падают на выложенные изумительной мозаикой и отшлифованные до зеркального блеска стены пещеры, и от этого в ней становится совсем светло. Скелеты сидят кружком, прислонившись спинами к стенам, в их ожерельях, перстнях и диадемах искорками поблескивают драгоценные камешки.

– А как звали эту? – спрашиваю я, указывая на скелет по левую руку от меня.

– З-звали Гера, – говорит Драго, и печальная улыбка трогает его розово-серые губы. Была вес-селая, смеш-шная… Недолго.

– Красивая?

– Оч-чень красивая…

Его глаза затягиваются нижними веками. Я с удивлением ощущаю укол ревности. Оказывается, можно ревновать и к скелетам. Он открывает глаза, поворачивается ко мне, и я вижу его узкие вертикальные зрачки. Мне кажется, что он сейчас засмеется, но нет, его оскал означает, скорее, горечь.

– … Недолго. Потом была сварливая, злая. Потом болела. Долго, – он зябко заворачивается в расслабленные кожистые крылья.

– Сколько тебе лет, Драго?

– Не знаю. Кажется, я был всегда.

Его сведения о мире отрывочны и противоречивы. Он живет скорее чувствами, чем информацией. Он не знает, откуда он взялся и не знает, когда. Но он помнит время, когда таких, как он, на свете было несколько десятков. Все они были самцами, и все они как-то чувствовали друг друга.

Он говорит странную вещь: «Нас сделали люди, когда еще не одич-чали. Сделали из с-себя. Но мы не получ-чились». Ответа на вопрос «зачем?» он не знает тоже. Но помнит, как они исчезали, один за другим. Он переставал их чувствовать сразу вслед за вспышками боли. «Наверное, их убивали, – говорит он. – Люди такие с-смелые».

Смелые молодые люди, в доспехах и без, приходили к его пещере и вызывали его на бой. Драться он не хотел. Но умирать ему хотелось еще меньше. И он убивал их, хотя и они нередко наносили ему серьезные раны. А питается он насекомыми, моллюсками и мелкими грызунами.

Женщины. Не он придумал этот обычай. Но они не хотели уходить от него, ведь он любил их. Они и не могли уйти от него. Одна девушка все-таки сбежала, в первую же ночь, но соплеменники побили ее камнями, а назавтра привели другую. В то же время, всегда находились благородные драконоборцы, их оружие становилось все изощреннее, а приемы все хитрее…

Однажды совпали два события. Рядом с ним умерла его очередная возлюбленная, ее старость была долгой и тягостной, а смерть еще тяжелее. В то же время где-то вдалеке, послав ему импульс боли и отчаяния, погиб последний из его собратьев. Той же ночью он принял решение. В другую пещеру, на противоположный берег острова, он перенес свои сокровища, включая останки женщин, и затаился там на века, лишь редкими ночами позволяя себе полетать над морской гладью.

«Dragon in my soul!..»[1] По дороге в аэропорт бойкий водитель обшарпанного «Фиата», как две капли похожего на нашу «Оку», или наоборот, на ломанном английском поведал мне легенду о драконе этого острова. Я слушала, затаив дыхание, и буквально заглядывала ему в рот. В результате он возомнил о себе и обо мне невесть что, и был сильно разочарован, когда я расплатилась деньгами.

Победить дракона, оказывается, не так уж и сложно. Труднее победить дракона в себе. «Dragon in my soul!», – бил себя в грудь пылкий водитель, азартно заглядывая мне в глаза… Тот, кто побеждал дракона, думал, что становится хозяином его богатств, на самом же деле становился их рабом. Он оставался в пещере, трясся от жадности, страха и злобы, чах над златом и вскоре превращался в дракона сам. Эстафета, понимаете ли.