В диктофоне Заплатин разговаривал с Джоном про Деду Славу. «И со смертью этой тоже что-то не так», – подумалось мне… И тут я услышал такое, от чего буквально подскочил.

– Стоп, – сказал я вслух. Портфелия вскинула на меня удивленный взгляд. Я отмотал ленту немного назад и снова нажал на «воспроизведение». И голос профессора повторил поразившую меня фразу:

– … Он обещал прислать вас ко мне. Но сейчас рано, слишком рано…

Я понял, ЧТО так напугало меня. Эта фраза каким-то образом совместилась в моем сознании со словами из записки Деды Славы: «…если будет так худо, что в пору в петлю лезть…» «А сейчас рано, слишком рано…»

– Ты туда пойдешь сегодня?

– Не знаю. Надо бы.

– Вместе пойдем.

– Один раз мы уже сходили вместе… – она оторвалась от своей писанины. – В этот раз ты меня снова пригласишь на чашку чая?.

Впервые за весь день мы позволили себе вспомнить эту удивительную сумасшедшую ночь.

«… Зачем делать сложным,

То, что проще простого? –

Ты – моя женщина,

Я – твой мужчина…»

Леля потрясла головой, словно отгоняя наваждение, и сказала:

– Я после ужина сюда вернусь, поработаю еще. Так что зайди за мной сюда, ладно?

Но в институт нам пойти не пришлось. Потому что тут-то и начался бред. Сначала ко мне явились Савельевы – соседи – и сообщили, что меня зовут к телефону. У нас-то телефона нет, и иногда, в самых экстренных случаях (например, чтобы вызвать «скорую», когда у матери приступ), я бегаю звонить к ним. Но не наоборот; я никогда и никому не давал их номера. Понятно, что я был удивлен.

Я поднялся к Савельевым, причем отец семейства окинул меня таким взглядом, что я моментально почувствовал общее недомогание. Видно, он, бедняга, представил, какой у него в квартире будет стоять тарарам, если к ним примутся звонить все мои дружки. Я принял вид святого апостола и поднял со стола снятую трубку. И услышал только короткие гудки. Пожав плечами и выругавшись про себя, я положил ее на аппарат. И тотчас же телефон зазвонил.

– Пожалуйста, извините еще раз, – умоляюще звучал из трубки голос Портфелии, – что-то сорвалось. Мне очень нужен Анатолий.

– Это я, Леля.

– Толик, тут со мной какая-то жуть происходит, – быстро заговорила она таким голосом, что я почувствовал: еще одна капля, и начнется истерика. – Короче, я никуда сегодня не иду. Домой иду, понял?

– А в чем дело? Почему?

– Я туда никогда больше не пойду.

– Ты мне ответь, что случилось-то? – мне почему-то стало смешно.

– Тут… Да, вообще-то, ничего. Так… – она явно приходила в себя. – Ладно, Толик, пока. Я позвонила просто, чтобы ты зря в редакцию не ходил. Все. – И она бросила трубку.

Ничего не понятно. Почему она никуда не пойдет? Чего она испугалась? Откуда она знает номер Савельевых? Попрощавшись, я выскользнул на лестницу. Дома накинул куртку, крикнул матери, что буду не скоро, и почти бегом двинул к остановке.

Я сразу увидел ее, как только вышел из троллейбуса. У меня отлегло от сердца. Уж не знаю, чего я ожидал. А тут сразу захотелось дурить. Я крадучись двинулся к ней через сумрак тополей. Я отчетливо видел ее фигурку на белом фоне стены дома через дорогу. И я непроизвольно радовался ее тонкой талии, ее высокой груди, которую она умела носить так торжественно и бережно.

Я достиг цели, вышел у Портфелии из-за спины и осторожно прикрыл ей глаза своими ладонями.

Такого крика я еще никогда не слышал. Она кричала так, что мне показалось, у меня желудок инеем покрылся. Я продолжал улыбаться глупой окоченевшей улыбкой. Казалось, мы превратились в мумий. Но вот мир снова пришел в движение. Она плачет. Все еще слегка контуженный, одной рукой я прижимаю ее к себе, другой ловлю «тачку».