На полке перед дверью в квартиру все как обычно: кроссовки, тапки, неубранные мной ботильоны… Ботинки Руси смотрят носами в разные стороны, запутывая возможных шпионов.

Что я скажу ему? Он наверняка играет, а может и готовит нечто вкусное, но обязательно вредное, или то, что я на дух не переношу.

Как что? Соскучилась!

Я толкаю дверь и прохожу в темный коридор. На кухне горит свет. Пахнет жареными сосисками. Желудок начинает подниматься к горлу, обещая вернуть все съеденное за день. Я так и думала.

— Пора собираться, — слышится из спальни вместе с шорохом простыней. — Вика уже обыскалась: и позвонила, и написала, и войсы начитала.

Я оставляю дверь открытой, запоздало обрадовавшись тому, что смазала петли накануне. Так легче дышать. Но дышать не хочется. Я знаю, кому принадлежит этот женский голос. Моей родной сестре.

— Так ты уже должна быть дома, — говорит муж. — Она и мне звонила.

Он говорит, б***, и это добавляет еще один укол в самое сердце.

— Кто виноват, что у меня спустило колесо? — спрашивает Анька с улыбкой в голосе. — А, кстати, как будешь отмазываться ты?

Сестра появляется на пороге спальни, но не видит меня. Она занята Русланом. Его ртом, что еще утром целовал меня, перед тем как посадить в такси.

А что я? Думаю, что я дура и зря приперлась сюда. Не! Я не та дура, которой лучше жить и не знать правды, какой бы кошмарной она ни была.

Просто я люблю ребенка, что сейчас замер и в то же время с силой давит на выход, словно хочет убедиться в том, что материнские глаза не лгут и его отец тот самый конченный урод.

— Играл, как обычно, в наушниках и…

Я бы не смогла разлюбить его вот так сразу, как получилось с его отцом. Так, оказывается, бывает. Раз – и все стремительно умирает.

— Вика, а ты что здесь делаешь? — спрашивает он, затолкав Аньку за спину.

Она взвизгивает, но тут же замолкает. Наверняка, одевается и пытается придумать, куда бы себя деть.

— Беспокоилась, — говорю, сползая по косяку на пол. — Вызови скорую, пожалуйста.

Очень надеюсь на то, что мне станет легче в таком положении. Облегчение приходит, но ненадолго. Ровно до той минуты, как в квартиру врываются мелкие, перепрыгнув через мои ноги.

— Здорово, Руслан, — говорит Гошан, протянув ему руку. — Мам, привет!

Анька смогла бы сбежать, если бы не дети. Меня бы отправили в больничку, а она отправилась домой. Только в нашей квартире еще нет дверей. Они не нужны, потому что пока не от кого запираться и прятаться.

— Гош, возьми Лизку и иди погулять с ней во двор.

Я открываю рот, чтобы сказать, что уже поздно, но закрываю его, стиснув зубы. Облегчение прошло, начался новый приступ.

— Ты зачем их привезла?!

— А что, надо было их оставить? — спросила, не обратив на крик сестры никого внимания. — Ты же поэтому попросила посидеть с ними!

Анька всегда орет, когда ей страшно, пытаясь криком не то напугать, не то хапнуть воздуха и придать себе сил.

Пусть сегодня ей будет страшно, потому что в этом говенном мире у нее теперь нет никого, на кого можно было бы положиться. И дело не в мужике. Отныне у нее есть она сама, ее дети и, возможно, жижулик Руслана, на который она меня променяла.

— Ты вызвал скорую?

— Да, — отзывается супружик, открыв дверь в уборную. — Едут!

Я присаживаюсь на корточки, обрадовавшись новому витку облегчения.

Это схватки и преждевременные роды. Точно они! Только они и ничего больше! Я рожу, и сын будет здоровеньким малышом.

— А теперь собрались и пошли вон отсюда! — хриплю я, обжегшись мыслью о самочувствии.

Очень хочется сказать по-другому. В том варианте название конечного пункта состоит всего из трех букв. Но вокруг так много детей, что я буду вежливой.