Сейчас мы мало общаемся. Живем на разных концах города, изредка созваниваемся, еще реже видимся. У меня своя семья, своя жизнь. У Ани – своя.

Греческие аэды не сложили бы о ней песен, как о многомудрой жене, но воспели бы, как богиню. И я пишу не о мудрости, а о любви к жизни, о бесстрашии, о горении и воспламенении всего вокруг. Когда у меня получается хоть на искорку так же, как у нее, я собой горжусь.

А весной, когда в парках зажгутся огоньки жёлтых цветков, я наклонюсь к одному из них и поглажу листик с нижней стороны. Для меня именно она соответствует мачехе.

Ксения Ворон

Моя мама родила меня, когда ей было 40.

Один этап ее жизни закончился и начался другой. Думаю, что я – это один из ключевых перевалочных пунктов этих перемен.

Чтобы понять причину маминых поступков, её характера и судьбы, нужно немного рассказать о ней. Конечно, в том свете, как понимаю и чувствую это я.

Мама родилась в послевоенные годы, отношения с её мамой у неё были сложные, поэтому много того, что говорила и делала её мама, моя мама делала со мной позже.

Моя бабушка умерла достаточно рано и мучительно, в 45 лет от остеосаркомы, так и не успев защитить докторскую диссертацию по хирургии. Маме было 15 лет, её младшей сестре 10.

С ними осталась бабушка, которая их поднимала и очень сильно любила.

Боль, связанную со сложными отношениями со своей мамой и её уходом, моя мама несет всю жизнь.

40% от того, какая я сейчас, что я думаю, чувствую и какие принимаю решения – это влияние моей мамы, её воспитания, слов и наших очень непростых взаимоотношений до моих 23 лет.

В моем детстве я помню маму постоянно уставшей, за что я на неё обижалась. Мама каждый вечер засыпала, когда читала мне сказку, и я помню, как сильно меня это злило и раздражало.

Мне всё время не хватало внимания и проведенных со мной часов, хотелось поиграть с мамой или порисовать. Поделать что-то вместе.

Безраздельно моей мама была тогда, когда мы ходили туда, куда, как ей казалось, нужно водить ребенка, чтобы он вырос образованным и толковым.

Поэтому это были всякие музеи, театры, опера, балет и планетарий. Оперу и музеи я ненавижу до сих пор.

Переломный момент наступил тогда, когда я пошла в школу, и начался кромешный ад и ужас.

Мне было сложно социализироваться, я не была самой умной и сообразительной, поэтому уроки делались до двух часов ночи с ором, подзатыльниками и моими слезами.

Как мама потом мне скажет после моих 25 лет, у неё были возрастные гормональные изменения и поэтому её так нещадно штормило.

Маленькую семилетнюю девочку штормило ещё больше.

Именно мама вырастит во мне концепцию «бьют по левой щеке, подставь правую», поэтому всю школу я буду отгребать от одноклассников и не уметь за себя постоять.

Как бы мы ни не хотели, в детстве мы неосознанно копируем поведение наших родителей. Да и до сих пор я ловлю себя, что иногда разговариваю ненавистными для меня мамиными фразами. Чаще всего, когда злюсь и теряю над собой контроль.

Я была такой же застенчивой и тревожной, как моя мама. Как будто я извиняюсь за то, что живу, стою тут, занимаю место и дышу этим воздухом. Всё время хотелось сказать – извините, я не нарочно, я скоро исчезну. Иногда я так себя чувствую и сейчас.

Несмотря на все сложности наших с мамой отношений, я её очень любила и хотела заслужить её гордость за меня. Это мне почти никогда не удавалось, поэтому последней отчаянной попыткой это сделать стало поступление в медицинский университет. Мама хотела стать врачом, но не стала, поэтому я решила, что это подходящий вариант для того, чтобы поставить точку в риторическом вопросе «Ну почему все дети, как дети, а ты у меня…» и «Ну посмотри на Нику/Валю/Настю, вот они, а ты…».