Бон-Бон ждет меня на первом этаже. Она что, правда собирается бегать в гольфах? Ну, хоть кроссовки обула, а то с ее чудесами в голове я бы не удивился, нарядись она в туфли на шпильках. На миг позволяю себе насладиться фантазией ее ножек в туфельках на высоченных каблуках, дорисовываю рядом скользкий стальной шест, вокруг которого эта маленькая балерина будет извиваться, словно змейка. Почти уверен, что, если бы как следует выспался, вся эта хрень не лезла бы в голову, ну да ладно – теперь все равно не уснуть.

— До поворота, возле зеленого указателя, - предлагает она.

Я просто пожимаю плечами.

Мы выходим из дома: прохладный, пахнущий прелыми осенними листьями, воздух наполняет легкие какой-то меланхолией. С сожалением вздыхаю о моей девственно-пустой постели и позволяю Бон-Бон рвануть с места. Пусть будет фора у ребенка, а то расплачется еще, нос повесит. Конечно, она наверняка хорошо подготовлена, но я сильнее, быстрее и выносливее. Медленно, наслаждаясь сцеплением кроссовок с дорогой, набираю скорость. Футболка почти сразу липнет к телу, удары об асфальт врезаются в пятки, легкие наполняются обжигающим коктейлем кислорода и влажного утреннего тумана. Я без труда догоняю Бон-Бон, я даже не устал. Она оглядывается и на миг я вижу то, чего не видел раньше: ее, настоящую. Испуганную. Да, детка, ты боишься оказаться в моей постели, и сейчас осознаешь, что, хоть нам бежать еще пол километра, ты уже проиграла.

Я играю с ней: отстаю, даю немного призрачной надежды. А потом, когда впереди уже видна финишная прямая, резко ускоряюсь. И, конечно, Бон-Бон остается позади.

Победа так близка, что я не сразу обращаю внимание на короткий вскрик позади. Стон врезается в уши, заставляя остановиться, и от того, что я вижу, к глотке подкатывает горечь.

Бон-Бон шлепнулась. Она пытается встать, но как-то неуклюже барахтается, стоя на коленях. Громко шипит каждый раз, когда пытается опереться ладонью, чтобы найти точку опоры.

И когда ей это на миг удается, я вижу порванные в хлам полосатые гольфы и окровавленные колени. И что-то во мне ломается с таким треском, что призрачный звук оглушает. Подбегаю к ней, почти уверенный, что увижу заплаканную мордочку, но, когда она поднимает взгляд, я вижу лишь упрямо сжатые губы и припухшие веки. Слез нет. Истерик нет. Есть лишь шипение и непрекращающиеся попытки одолеть собственное тело и подняться.

— Я сама, - отводит она мою руку, когда я пытаюсь помочь.

— Прекрати корчить из себя гордую дуру, - злюсь я.

Почти уверен, что она не успокоится, но Бон-Бон молчит. Вижу, что она злая, очень злая. Из-за проигрыша, и из-за того, что это падение обнажило что-то такое, что Бон-Бон очень тщательно прячет от окружающих. Знать бы что.

— Больно, - наконец, говорит Бон-Бон и протягивает мне ладони.

Счесанные, расцарапанные.

— Иди ко мне, малышка.

Беру ее на руки, прижимаю к себе. Сколько она весит? Пятидесяти кило точно нет.

Во мне борются противоречивые чувства: поскорее отнести ее домой и оказать первую помощь, или не спешить, наслаждаясь тем, что сокровище, наконец, в моих руках.

И я иду чуть-чуть медленнее, чем мог бы.

5. Глава пятая: Ени

Глава пятая: Ени

Доберман несет меня на руках. Ровным шагом, уверенно, как будто это привычное дело. У него даже дыхание не сбивается.

И зачем я вляпалась в это пари?

— Я не буду спать в твоей постели, - говорю я, когда мы оказываемся в доме, он сажает меня на диван и на минуту исчезает в ванной, откуда появляется уже с парой пузырьков, ватой и эластичным бинтом. – А то, знаешь, эти ваши мальчуковые поллюции… - Делаю многозначительный жест рукой. – Не хочу ставить тебя в неловкое положение.