— У меня есть Илья, — перебивает его Молот, — и я справлюсь сам, — самоуверенно заявляет. — Мне бы встать…

— Не торопись, сын, — я слышу какое-то шевеление в комнате и решаюсь наконец обозначить свое присутствие, вхожу в комнату и застаю картину, как отец помогает сыну присесть на кровати. Лицо Романа все еще не пришло в нормальное состояние, но выглядит он уже намного лучше, чем запомнился мне пару дней назад. Тело перебинтовано, где-то даже есть кровоподтеки. Демонстративно покашливаю, привлекая их внимание.

На доли секунды мне становится его жаль. На микросекунды, я бы даже сказала, потому что ему действительно досталось. Но когда его взгляд касается меня, и в нем отражается чувство превосходства, вся моя жалость улетучивается, и я вновь испытываю к нему только неприязнь и осуждение его образа жизни.

Его отец тоже оборачивается и, с неодобрением посмотрев сначала на меня, а после на сына, говорит:

— У меня дела. Не забывай, что я тебе сказал, сын, — заканчивает, скосив на меня взгляд, как будто намекает, что именно обо мне он ему напоминает.

Демонстративно закатываю глаза: очень мне «хочется» иметь статус девушки его сына, ага, щасс...

В молчании провожаем взглядами выходящего из комнаты отца, а после, обернувшись, поднимаю руку в знак приветствия Молоту.

— Хай! Давно не виделись. Еще бы столько же не видеться! — Сажусь на край его кровати и дерзко осматриваю парня.

Молот усмехается моей реплике.

— Включила занозу, значит, — после его этой реплики встаю со своего места и отхожу к окну. — Хорошо. Так даже привычнее, — спокойно отвечает и продолжает наблюдать за моим нервным хождением по комнате.

Зло прищуриваюсь, мечтая врезать ему хорошенько по помятой физиономии, но вслух произношу:

— Почему я все еще здесь? — серьезным тоном спрашиваю, намекая на то, что его люди уехали, а меня оставили тут. — Я бы с удовольствием вернулась домой. Все же ты из тех людей, с которыми приятно прощаться. Тебе никто этого раньше не говорил? — За колкими фразами хочу скрыть свою нервозность от всей этой ситуации.

Вновь усмешка, но какая-то добрая, которая приводит меня в шок.

— Мне говорили, что я прекрасен и со мной хотели бы провести время до конца своих дней, — парирует Рома.

— Ложь, наглое вранье, — перебиваю его, наигранно возмущаясь, — не общайся с этими людьми, от подхалимов и лизоблюдов надо держаться подальше.

Неожиданно его лицо становится серьезным, и он без тени насмешки говорит, как бы рассуждая вслух:

— Да, таких людей действительно стоит исключать из круга своего общения. — А после, обращаясь ко мне, строго спрашивает: — Ты жить хочешь?

Незаметно для меня самой мы начинаем говорить серьезно. И почему-то мне это нравится меньше, нежели наше общение буквально пару секунд назад.

Я молчу, не зная, как реагировать: отшутиться или не стоит.

Так и не дождавшись моего ответа, Молот говорит:

— У нас есть крот. И, скорее всего, он уже донес, что мне помогла ты, и убила тех уродов тоже ты. Они захотят отомстить. Так что, все еще хочешь домой?

Вновь сажусь на кровать рядом и прикрываю руками лицо, не хочу показывать, насколько мне страшно на самом деле.

А он как будто считывает всю информацию с меня.

— Не бойся, сюда их лапы не дотянутся. Еще несколько дней, и я встану на ноги. Решу вопрос с этой бандой, и тогда тебе уже ничего не будет угрожать.

В смятении от его слов даже не знаю, начать его благодарить за это или проклинать, потому что именно он меня в это и втянул.

— Не жди от меня благодарности и поклонения, — наконец решившись, убираю руки от лица и смотрю прямо на него, — я не считаю, что ты мой спаситель. Ты тот человек, что заставил меня погрязнуть во всем этом. И даже если надо мной перестанет нависать опасность, в глубине души я буду сама себя винить в том, что лишила жизни двух людей и…