— Нет, не холодно, — качает головой, но руку не убирает.
Выдохнув, я оглядываюсь. Красивый дом у капитана. А двор вообще... Достоин любой похвалы. Нужно и мне жилье купить... Мириться с Миленой, что займет немало времени. А потом жить вместе. Долго и счастливо. Я бы сейчас все отдал, лишь бы дожить до того дня, когда Милена будет смотреть на меня такими же глазами, как смотрела ещё до брака. До моего косяка.
— Она сказала всё как есть. Сдала Гавриловых со всеми потрохами. Ещё и про младшего пару слов сказала. Тот, оказывается, ее принуждал к интиму, когда на свободе был.
— Как она связалась с ними? — тихо интересуется любимая. Голос ее звенит напряжением, а сама Милена начинает мелко дрожать.
Встаю с места и, сняв пиджак, накидываю на ее плечи поверх свитера. Остаюсь в одной рубашке. Сажусь обратно и снова смотрю на Мили в упор.
— Милен, реально, может вернёмся? Ну, в твою комнату, например, поднимемся. Ночью... Я приду.
— Это не от холода, — улыбается вымученно. — Просто жаль ее... А насчёт моей комнаты... Ты думаешь, отец и сегодня разрешит тебе остаться здесь?
Улыбка Милены такая натянутая. Видно же, что ей совсем не шуток.
— Уверен. Потому что он не разрешил мне поехать к другу.
— То есть ты после суда не хотел сюда приезжать? — брови Милены приподнимаются.
— Ну... Хотел поехать к нему, привести себя в порядок. А с тобой встретиться ночью или же завтра утром. В более тихой обстановке. Сесть, поговорить. Обо всем на свете. Снова попросить дать нам второй шанс... Вымолить прощение...
Сжав обе ладони Милены, подношу к губам. Целую каждый палец, чувствуя, как ее дыхание учащается. Она сглатывает, часто моргая. Хочет что-то сказать, но останавливает себя. Просто смотрит... Не отрываясь. Но спустя минуты две все же не выдерживает:
— Как ты мог поверить тогда своей матери? — вдруг говорит она. Голос дрожит, как и сама Милена. — Как ты мог? Я ведь была с тобой искренней. Верила... Думала, что ты тот самый... Единственный. С которым мне судьба прожить до последнего вздоха. Долго и счастливо, как говорится...
Я не нахожусь с ответом. Столько раз проклинал ту свою ошибку, да и сейчас считаю себя лохом... Ублюдком, который растоптал чувства и гордость такой чистой, невинной девчонки. Той единственной, которая любит меня, несмотря на все мои поступки. Любит того, что недостоин ее прощения. И никто больше так меня не полюбит.
Цель снова сделать её своей, назвать женой — одна из двух, которые заставляют так упорно стоять на ногах и идти до конца. Первая, естественно, наш малыш.
— Так получилось... Люди ошибаются, Милена. Нет, я, например, не ошибся. Тупо облажался. Понимаю тебя...
— Ни черта ты не понимаешь, — отрезает резко, выдергивая руки из моей хватки. — Не понимаешь ты... Быть с тобой так близко... Чувствовать твой запах, хотеть обнять... Но... Не иметь для этого сил... Господи... Не могу я вышибить эту стену, что стоит между нами. И эта железобетонная стена — твои поступки. Твои подлости, Дима. Как бы я не пыталась закрыть глаза... Как бы я не пыталась достучаться до самой себя, что так надо... Хотя бы ради малыша надо дать тебе шанс... Но не могу. Просто не могу простить. Воспоминания встают перед глазами. Твои слова острыми иглами проникают под кожу, пронзают все тело. Не можешь ты понять, как мне больно... Не можешь. Никогда не сможешь!
Укутывается в мой пиджак так, будто это теплое одеяло. Утыкается носом в воротник. Прикрыв глаза, вдыхает. Я вижу, как по ее лицу текут слезы. А сказать нечего... Потому что она во всем права. Каждое слово — чистая правда.