В это время скороварка закипела и тоненько завела мелодию про бедного Августина, но за годы пользования что-то случилось со свистком: пару нот из музыкальной фразы пропадали, и звук был хотя и узнаваемым, но искаженным, как с заезженной пластинки. Малыш, однако, сиял счастливо.

Райка спросила Малыша, хочет ли он подниматься на второй этаж и продолжать пиршество там, или она может принести все на кухню. Малыш сказал, что может другой возможности у него не будет обмыть новую кухню, и они вдвоем пошли на второй этаж за остатками еды. Райка шла впереди и вдруг остановилась на мгновение, а Малыш брел следом за ней и смотрел по сторонам на стены с фотографиями, пока резко не наткнулся и не полуобнял ее, чтобы не уронить и не грохнуться самому. Он не испугался случившегося, а держал Райку сзади за плечи и за грудь. Она сказала «ой» на его обжим, повернулась и спросила: «Так мы идем?»

– А что же мы, по-твоему делаем. Я у тебя в холодильнике увидел сырки «Дружба» – Они с какой поры? В Бруклине есть ресторан под назаванием «Back in USSR», там кормят на советский манер. Так у них полно посетителей с настальгией по хлебным котлетам и макарошкам газетного цвета. Кто бы мог подумать, что люди приняли столько страданий и продолжают принимать, а какой-то внутренний зов их посылает на то, от чего бежали.

Райка ничего не ответила про сырки и ностальгию. Казалось, что она думала о чем-то другом: «Я довольно отошла от русской культуры вообще и жизни диаспоры в частности. Иногда неожиданно увижу что-нибудь странное и быстрее переключаю. Вот буквально на днях видела какой-то фрагмент на Ютубе. Там на Красной площади была установлена сцена, с которой представители культуры пытались вести палемику с интересующимися гражданами. Одна представительница в бусах со сцены сказала… представляете себе еще недавно мы читали Робски… меня это хлестануло посильнее, чем бабулек на Красной площади, потому что я читала Робски несколько лет назад и ужаснулась тогда, как же низко может упасть литературная культура одной страны.

– Я не читал Робски. Имя звучит бесполо и претенцисциозно, как Ваянга. О чем же она пишет?

– В основном, о себе и как неплохо было бы полюбиться с Микей Рерком. Кстати на сцене среди культурников были Вишневский и Рекшан. Одного можно узнать по чаплинским усам только, зато другой – до того хорош, прямо Понтий Пилат во плоти.

Шампанское кончилось, и Райка выбрала выпивку среди пыльных бутылок. Малыш взял поднос с будербродами, и они пошли вниз, на новую кухню. Неожиданно Райка спросила его, почему он не позвонил ей раньше, если был в стране так давно, да и драматические события в его семье тоже произошли не вчера.

Он был готов к ответу вцелом, но помнил, что Райка относится к котегории людей, которым ему не стоит врать и чтобы выграть немного времени, он начал издалека: «Когда мы только приехали, то не могло быть и речи о возобновлении наших тройственных отношений. Мы были так загружены новой жизнью, что на социальные связи ни сил, ни желаний не было. Прошло несколько напряженных лет, и сверхкондиционная добилась многого, к чему стремилась. У нас с ней случались периоды отчуждения и, живи мы в Питере или даже в русском Бруклине, вполне возможно, что и разошлись бы. Ее новые приятельницы, многие из которых не работали после рождения детей, были замужем за «профессиональными» мужьями, да и сами были выходками из семей со «старыми» деньгами, влияли на нее не всегда лучшим образом, так что много моих жизненных сил уходило, чтобы держать нас как семью «на плаву». А когда ее не стало, я честно сразу подумал о тебе.