Она вышла из омнибуса у кладбища. Изо всех сил сдерживая себя, чтобы не побежать, сделала несколько шагов и обернулась, будто бросая вызов преследователю. Но кроме бродячей собаки, позади никого не было.
Глава третья
Суббота, 20 марта
«О Всемогущий, Ты правишь стихиями, на Тебя уповаю! Сделай так, чтобы дождь иссяк и воссияло солнце! Да здравствует праздник, пусть даже такой никудышный!»
Прислонившись к стволу каштана у озера Францисканцев, Мельхиор Шалюмо то норовил плевком попасть в парочку уток-мандаринок, то, приложив ладонь козырьком ко лбу, обозревал дорожку вокруг старых монастырских угодий, то косился на дремавших у берега рыбаков. «Что творят, недотепы! У них же сейчас вся рыба от скуки передохнет».
В тот момент, когда одному из рыбаков посчастливилось выудить старый башмак и он уже подсекал, тучи, сложившиеся над озером и купами деревьев в замысловатый узор, расползлись в стороны. Небо просветлело, но не спешило явить взору синеву.
«Благодарю Тебя, Отец Всемогущий, нам много не надо, хватит и этой божественной серости. Пирушка-то готовится не ахти какая, так себе свадебка, обойдутся уж они как-нибудь и без Твоей лазури».
Издали долетел стук копыт, вспорхнула воробьиная стайка, на аллее между Фонтене-су-Буа и Венсенским лесом показались кареты, нанятые на станции Ножан, и выстроились у моста, соединившего берег озера и один из трех искусственных островков, на котором стояло заведение с вывеской «Кафе-ресторан у Желтых врат».
Повара хлопотали с самого рассвета. Фрикасе из курицы, яйца в желе, дрозды, запеченные в тесте, топинамбуры в сметане – блюда одно за другим появлялись на столах в празднично убранном зале. Хозяева были рады-радешеньки принять два десятка гостей сейчас, в начале весны, когда свадьбы играют редко.
– Скупердяи, – шепнул один официант другому, – даже не заказали шампанского, только дрянное игристое. А чаевых мы от них и вовсе не дождемся!
– Ничего, уж я их заставлю раскошелиться. Вот потребуют подать коньяк после кофе – всучу им черешневую настойку по цене арманьяка. Только хозяевам не сболтни!
Восемь мужчин и дюжина женщин, все разодетые в пух и прах, выгрузились из карет с бо́льшим или меньшим изяществом. Мужчины отпустили кучеров, с тем чтобы те вернулись к пяти часам, и весь бомонд с натужными шутками и фальшивым хихиканьем устремился к месту торжественной трапезы.
«Воркуйте, голубки, пока воркуется, потом еще наплачетесь. Семейная жизнь – не такая приятная затея, как вам кажется. Слово Мельхиора Шалюмо: на смену обжималкам придут перепалки!»
– Мельхиор! Мельхиор Шалюмо! – услышал маленький человек свое имя с раскатистым «р» и увидел даму, чей силуэт казался пышным из-за обилия лисьих хвостов, украшавших накидку. – Как приятно, что вы среди нас!
Он поднял голову и неприветливо уставился в лицо Ольги Вологды, примы санкт-петербургского балета. Она была выше его сантиметров на тридцать пять. Каре-зеленые глаза, черные как смоль волосы – скорее эффектная, чем хорошенькая.
– Ошибаетесь, Ольга, меня не соизволили пригласить. Однако не уподоблюсь злым феям и как добрый волшебник пожелаю вам всяческих успехов. Да минуют вас невзгоды, вас и новобрачных! Весна благоприятствует союзу двух душ, каковые были бы куда счастливее, избежав знакомства.
Ольга Вологда засмеялась низким, грудным смехом, и Мельхиору захотелось заткнуть ей рот, до того он разозлился. Но еще хуже была улыбка, пришедшая на смену этому приступу веселости: по выражению лица балерины Мельхиор понял, что она испытывает к нему жалость. И медленно выдохнул сквозь зубы. Он мог бы одним словом изменить навсегда ее снисходительное отношение, но вместо этого отвернулся и поприветствовал новобрачную – пухленькую блондинку Марию Бюнь, отныне мадам Аженор Фералес в горе и в радости. Вспомнив о том, что некогда питал к ней нежные чувства, человечек решил проявить великодушие и не закатывать скандалов.