– Как это произошло?

Вместо слов у него вырвалось хриплое карканье.

Во всяком случае Горицвет его не услышал. Он так и застыл, как чучело, с поднятыми руками.

Вероятно, тоже был вне себя.

– Знаешь… Кажется, нам с тобой еще раз исключительно повезло…

Удивительно быстро все успокоилось. Почва вновь стала твердой, звезды приобрели привычные очертания. Уже через несколько дней его разыскал Костя Бучагин и как ни в чем не бывало, приятельским тоном, попросил написать план работы Студенческого научного общества на первый семестр.

– Ты же у нас председатель. С тебя и спрос.

Заодно сообщил, что бюро недавно пересмотрело свое решение.

– Постановили объявить тебе выговор. Дальше – посмотрим…

Арик тоже разговаривал с ним вполне по-приятельски. Ну, погорячились немного, захлестнули эмоции, с кем не бывает? Ведь в конце концов все устаканилось?

У него сейчас были другие заботы. Предварительный анализ, произведенный на хроматографе, показал, что прозрачные ниточки представляют собой что-то вроде первичных аминокислот. Во всяком случае, там присутствовали фрагменты пиримидиновых оснований, фрагменты азотистых функциональных групп, которые, как известно, служат маркерами белков. Конечно, о настоящих белках пока еще речи быть не могло, да и рассматривать сами ниточки в качестве реальных аминокислот значило бы выдавать желаемое за действительное. Однако не вызывало сомнений, что продвижение налицо: жизнь не столько, как они добивались, возникла «из ничего», сколько первыми слабыми отсветами забрезжила на горизонте.

Главное теперь заключалось в том, чтобы удержать ее по эту сторону бытия, дать ей возможность окрепнуть, утвердиться по-настоящему, обрести устойчивость в мире, который является для нее абсолютно чужим.

Они занимались этим практически все лето. Пыльные бури закончились, ветер угомонился. Воздух очистился и состоял, казалось, из одного нежного зноя. Горицвет достал где-то автоматический газоанализатор со счетчиком, и они целых два месяца перемонтировали систему, добиваясь, чтобы в инкубационной среде был замкнутый цикл. Вкалывать приходилось по десять-двенадцать часов. Каждая мелочь, каждый пустяк требовали личной проверки. Арик вновь приезжал на кафедру в семь утра, а домой возвращался, как правило, не раньше одиннадцати. Это была своего рода ежедневная терапия. Он засыпал сразу, едва коснувшись подушки. Никакие воспоминания его не тревожили. И только лишь в последнее мгновение перед сном, на границе яви и сумерек, охватывающих сознание, в состоянии, когда дневные проблемы уже превращались в ничто, у него возникало ясное ощущение, что все идет так, как нужно.

В общем, второй урок тоже был очень серьезный. Требовалось сделать выводы, чтобы впредь подобных ошибок не допускать. И некоторое время по дороге на кафедру и домой Арик систематически, именно как проблему, обдумывал данную ситуацию.

Картина вырисовывалась примерно следующая. Есть некое государство, в котором он, к счастью или к несчастью, живет. У этого государства, в свою очередь, есть некие особенности бытия: собственные константы, законы, по которым оно существует. Причем неважно, плохие это законы или хорошие, справедливы они или нет, нравятся они ему или не нравятся. В данном случае это значения не имеет. Важно то, что таковые законы наличествуют, что они неизменны и направляют собою всю повседневную жизнь. Более того, они порождают множество неписаных правил – множество норм, ритуалов, традиций, обязательных для исполнения. Это все тесно связано между собой. И если высунуться из недр этого отлаженного механизма, если твой собственный путь не будет совпадать с траекторией социального бытия, железные шестеренки, поршни и кулачки начнут тебя безжалостно уминать. Сопротивляться им бесполезно. Механизм очень мощный, работает уже целых семьдесят лет. И перенастроить его тоже нельзя. Его можно только сломать и создать совершенно иной. Зато это именно механизм: души у него нет. Внутренний мир человека для него остается недосягаемым. И потому прав Горицвет: верить не обязательно, главное – исполнять ритуалы. Если придерживаться несложных правил, то ничего, жизнь будет вполне терпимой.