Дядя Бартоломью жил не в таком просторном доме и не в таком дорогом районе, как мы, но штат прислуги у него был гораздо больше. Часть слуг перешла к нему на службу от покойного дедушки, и многие хорошо меня знали.

Первой меня увидела бывшая мамина кормилица, которая у дяди Бартоломью занимала почётную должность старшей кухарки.

Всплеснув руками, она бросилась ко мне и проводила в дом, налив стакан вина, разведённого водой, и поставив на стол тарелку мясной похлёбки с кусочками мяса, пряными травами и жирной заправкой из тёртого масла и муки. Пока я жадно ела, она сбегала за дядей, и тот примчался со скоростью, которой никто не мог ожидать от этого тучного, важного человека.

- Сесилия?! – произнёс он с присвистом. – Ты что здесь делаешь?!

Он тут же вытолкал вон кормилицу и навис надо мной, оперевшись ладонями о стол.

- Ты ведь в розыске! – он буравил меня взглядом, словно не верил, что видит меня. – Ты как посмела сюда явиться?

- Мне надо спрятаться, - сказала я, сонно моргая глазами, потому что после бессонных суток, вина и горячей еды меня разморило в одно мгновение.

- Спрятаться?! – бешеным шёпотом заорал дядя. – Ты в своём уме? Если узнают, что ты у нас…

- Что с дядей? – перебила я его, с трудом заставляя себя поднять на него глаза. – Вы хоть о родном брате побеспокоились?

- Каким образом? – огрызнулся он. – Его посадили в королевскую тюрьму, сегодня назначен суд. Скорее всего, приговор уже вынесли.

- Как – вынесли? – я стряхнула дремоту и с усилием заставила себя подняться со стула. – Почему так быстро?

- А ты думала, королева будет тянуть с этим делом? Наследник остался сиротой! Я всегда говорил, что это врачевание до добра не доведёт… - завёл дядя свою привычную песню.

- Нам надо подать жалобу королеве, - залепетала я, - дядя Томас невиновен, это болезнь виновата…

- Слышать не хочу ни о тебе, ни о Томасе! – рявкнул дядя, схватил меня за плечо и в два счёта вытолкав за порог. – Убирайся, и чтобы я тебя больше здесь не видел, - сказал он, прежде чем захлопнуть передо мной дверь. – Или забуду, что мы родня, и позову полицию!

Меня душили злые слёзы, когда я уходила по улице прочь, кутаясь в накидку от холодного ветра. Впрочем, можно было ожидать, что дядя поведёт себя подобным образом. Сейчас, наверное, злорадствует, что дядя Томас оказался в тюрьме. Очень хотелось спать, но я приказала себе не раскисать и отправилась в последний дом, где надеялась найти приют и помощь. Я пошла к моей дорогой подруге Винни. Она должна помочь… Она точно не оставит меня в беде…

Дядя Бартоломью оказался прав – меня объявили в розыск. Я купила газету с переносного латка, и первое, что увидела – собственный портрет на развороте, с объявлением «Разыскивается живой или мёртвой». Портрет был не слишком похож, но я всё равно разорвала газету на мелкие клочки и швырнула в ближайшую канаву, убедившись, что меня никто не видит. Только что толку от одной уничтоженной газеты, если сегодня их будут продавать сотнями?

У меня хватило ума подойти к дому Кармайклов не по главной улице, а задворками. Я перелезла через кирпичную стену, которая проходила по границе внутреннего двора, прошла по саду, прячась за деревьями, и через металлические прутья изгороди увидела, что дверь в наш дом заколочена досками крест-накрест. Дядя в тюрьме, я в бегах, а что случилось со старым Эбенезаром? Арестовали его вместе с дядей или… убили на месте?

Я не удержалась и шмыгнула носом, хотя благородной девице этого делать не полагается ни при каких обстоятельствах. Но кто бы удержался от слёз на моём месте? Только времени на слёзы у меня нет. Мне нужны убежище и новости о дяде. Плакать буду потом, когда всё благополучно закончится. Я по-прежнему была уверена, что это всего лишь временное недоразумение, и что рано или поздно всё разрешится, и что суд над дядей пройдёт так, как положено – выяснят все факты, убедятся, что дядя невиновен, и его отпустят с извинениями.