Тётя Лавиния была сестрой моего отца. Когда-то она сделала неуверенную попытку добиться опекунства надо мной, но теперь я знала, что это было не её желание, а желание её мужа – господина Роберта Скрупа. Он был мужчиной скуповатым, хитрым, и во всём искал выгоду. Конечно, против дядиных связей и денег у него не было шансов, и хотя мы иногда общались с тех пор, отношения между нами всегда были натянутые. Тётя Лавиния казалась доброй, но именно что – казалась. Потому что доброту и сочувствие к «несчастной сиротке» она всегда проявляла немного испуганно, будто её заставляли это делать. Я чувствовала её неискренность ещё в детстве, а сейчас и тем более, поэтому вовсе не горела желанием ехать к тёте и её мужу, чтобы просить убежища. Но это было лучшим местом, чтобы затаиться. Со Скрупами мы общались редко, в столице они почти не бывали, и вряд ли кто-то вспомнил бы о родстве Лайонов и Скрупов. К тому же, если хорошо заплатить, то вряд ли господин Роберт упустит такую выгоду. Королевская опала – это страшно. Но я не сделала ничего плохого, и то, что герцог де Морвиль разыскивал меня… Возможно, это просто недоразумение. Или хотят, чтобы я дала показания против дяди, что он прятал в доме яды, например. В любом случае, вряд ли меня будут долго искать. Я ни для кого не представляю интереса…

«Обыщите комнаты… Она может где-то прятаться…», - вспомнила я слова герцога.

Понятно, что он делает свою работу. Но он танцевал со мной, за руку держал, что-то там болтал, что ему приятно побыть со мной наедине, а потом…

Только переживать по поводу вероломства герцога де Морвиля попросту не было времени. Всю дорогу до поместья тёти Лавинии я продумывала, каким образом могу разузнать, что ждёт дядю, и кто может помочь мне походатайствовать за него перед королевой. Лучше всего будет обратиться к начальнику королевской гильдии врачей, он сможет засвидетельствовать, что с королём произошёл несчастный случай, и что сделать ничего было нельзя. В случае воспаления брюшины могли помочь разве что волшебники, если они умеют в исцелении, а не только гоняют снежинки колдовской музыкой.

Я боялась, что мы не сможем выехать из города – маршал мог дать приказ перекрыть все выходы из столицы, на случай, если я решу сбежать. Но через Северные ворота мы выехали свободно, и у нас даже не спросили пропускных документов. Видимо, я и правда никого не заинтересовала.

Часа через два мы добрались до поместья, и хотя время приближалось к трём ночи, сна у меня не было ни в одном глазу. Наоборот, я чувствовала себя, как пружина, которую сжали до упора, никак не позволяя распрямиться. Мне хотелось немедленно куда-то бежать, что-то делать, подкупать тюремщиков или пробиваться к королеве, чтобы молить её о милости, но вместо этого приходилось трястись в холодной карете, на жёсткой лавке, обнимая тяжёлую шкатулку, которая уже отдавила мне колени, и вздрагивать от каждого шороха.

- Приехали, барышня! – крикнул с облучка извозчик. – Вот ваши «Дубы», прямо к воротам доставил!

Я выбралась из кареты, чуть не выронив шкатулку, сунула в руку извозчику обещанную плату, попрощалась, и пошла к двухэтажному добротному дому, где на входе светился одинокий фонарь.

Вдоль дороги росли дубы, давшие название поместью, и мне под каждым деревом чудились разбойники и шпионы маршала де Морвиля.

Но я добралась до дома, и никто меня не напал, не остановил, и двери мне открыли почти сразу же – заспанный слуга, которого Скрупы гордо именовали мажордомом. Он вытаращился на меня, но сразу впустил, проводил в гостиную, и отправился звать хозяев.