Черт.

Слезаю с кровати, иду к деревянной двери, кручу ручку.

Она по-прежнему заперта. Выдохнув, разворачиваюсь кругом и снова осматриваю спальню.

Бронзовая клетка с четырьмя маленькими лампочками в форме свечей свисает сверху на цепи. Свет до сих пор горит ярко. Похоже, я уснула, не выключив его. Выцветший антикварный ковер частично прикрыт кроватью, в углу напротив двери стоит по диагонали письменный стол. Справа от него стену украшает большая, местами облупившаяся фреска – пасторальная сцена с джунглями и животными, которых я едва могу разобрать. Я роюсь в ящиках стола, затем опускаюсь на пол, вздрагивая от боли, чтобы заглянуть под кровать.

Комната, кажется, все-таки пуста. И не занята постоянным обитателем. Здесь нет никакой одежды, чеков. Ничего ценного.

Размотав повязку на руке, осматриваю рану и замечаю следы подсохшей крови по краям. Гноя не видно, кожа в цвете не изменилась, даже припухлость немного спала. Порез закрыт лучше, чем все мои предыдущие ранения, когда мне накладывали швы.

У Хоука, наверное, и сертификат на проведение профессиональной сердечно-легочной реанимации есть. Бойскаут.

Я надеваю шапку, толстовку, натягиваю капюшон. Перед глазами вдруг все накреняется, приходится опереться о стену. Склонив голову, вдыхаю и выдыхаю. Не знаю, тошнит меня или голова кружится, больно мне или это голод. Я не ела со вчерашнего утра.

Спотыкаясь, иду за «Адвилом», который дал Хоук, высыпаю несколько таблеток, забрасываю в рот. Проглотив их всухую, швыряю пузырек на кровать, отпираю замок и открываю дверь.

Едва выхожу в тоннель, меня встречает музыка и поток прохладного воздуха.

Это хеви-метал. Не испанский, но и не английский. Я не могу разобрать текст, зато слева от себя слышу визг гитар и ритм ударных.

Почему Хоук привел меня обратно?

В мыслях проносится тысяча вопросов, о которых думала прошлой ночью, однако ни одного не задала, не придав им должного значения.

Он проследил за мной от Фоллз до дома. Зачем?

Хоук мне не доверяет. Наверное, дело в этом.

Заставит ли он меня остаться?

Пусть попробует.

Я улавливаю звук, похожий на шарканье шагов, донесшийся сзади, но, оглянувшись, ничего не вижу в темноте.

Дойдя до комнаты наблюдения, миную ее и сворачиваю вправо, на кухню.

Трент стоит у плиты, под оглушительный аккомпанемент металла жарит яичницу на сковороде. Нос улавливает аромат сливочного масла, и мои жевательные мышцы сокращаются, рот наполняется слюной, как бывает, когда ты предвкушаешь что-то очень вкусное.

Моя куртка лежит на островке с цементной столешницей. Взяв ее, натягиваю на себя, сую руки в карманы. Телефона нет.

Я пристально смотрю на парня. Мне понадобится мой телефон.

Громкость музыки уменьшается. Он ставит чашку кофе перед пустым табуретом и встречается со мной взглядом.

– Ты веган?

Вскидываю брови. Трент знает разницу в цене между бургером из черной фасоли с тыквенными семечками и комбо-обедом «Макдональдса»? Господи…

Я сажусь.

– Извини, – бормочет Хоук, сдерживая улыбку. После чего протягивает мне тарелку с ломтиком хлеба, поджаренного в масле и увенчанного яичницей с рубленым беконом.

Не колеблясь, хватаю тост – мне понадобится энергия, когда подамся в бега, – вонзаю в него зубы. Хруст хлеба – музыка для моих ушей. Масло попадает на язык. На миг я переношусь в прошлое: мне семь, я на кухне нашей соседки Клары, готовлю угощения к Рождеству, слушая музыку. Все такое аппетитное, теплое и пахнет приятно.

Хорошее воспоминание.

Когда представляю себя счастливой в гипотетическом будущем, то вижу не путешествия, покупку крутой машины или важную работу. Мне хочется прожить еще тысячу таких же моментов, когда я нахожусь именно там, где хочу быть. Следующий эпизод может быть отстойным. Все равно придется вернуться в ту же приемную семью, решать те же проблемы, не знать, смогу ли поесть вечером, однако в тот… единственный… момент я наслаждаюсь видом.